СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ

В беседе с Агриппою, Фест упомянул, между прочим, о Павле, заметив, что из дела Павла он ясно увидел, что между ним и иудеями идут какие-то споры о их богопочитании и о каком-то Иисусе умершем, о котором Павел утверждал, что Он жив. Но Агриппа взглянул на это дело иначе и пожелал послушать этого человека. Фест обещал исполнить его желание на другой день. Дело отправления Павла в Рим было уже решено, и римский правитель, вероятно, затрудняясь составлением донесения императору, надеялся, что Агриппа, как иудей, поможет ему разъяснить дело. На другой день Агриппа и Вереника «пришли с великою пышностию», приличной своему сану, явился и Фест. В судебную палату явились также тысяченачальники и знатнейшие из граждан иудеи и язычники; затем, посередине палаты, против почетного царского места, поставлен был «этот человек» Павел. Лица всех присутствовавших выражали напряженное чувство и различные впечатления. Фест — римлянин времен упадка Рима, человек неверующий ни в какую религию, готовый назвать глупостью всякую серьезную и положительную мысль о душе и смерти. Агриппа — человек, обращающий некоторое внимание на истину и отчасти знакомый с ней, но не заботящийся об усвоении ее сердцем и не решающийся изменить свою жизнь по требованию истины. Что сказать о Веренике? История не говорит, с каким чувством явилась она на суд и какое впечатление вынесла оттуда. Что касается Павла, мы уже довольно знакомы с ним и знаем, что он представитель новой веры, требующей права гражданства в мире, представитель новой жизни, требующей свободного течения. Когда иудеи или язычники восставали против него, то восставали не столько против выводов его учения, сколько против принципов его, — веры, царства веры.

Защитительная речь Павла пред Агриппой и Фестом и др. присутствовавшими (XXVI, 1-26). Получив от Феста позволение говорить, Павел сначала выразил удовольствие, что ему пришлось говорить перед самим царем, который, как иудей, поймет его лучше и с большим терпением выслушает; затем следует самая речь Павла, не представляющая ничего нового, чего он не говорил прежде. Исходным пунктом ее служит мысль о тесной связи Ветхого Завета с Новым. Выходя из этой мысли, он объявляет, что его вина состоит разве только в том, что он верил в исполнение обетования, непреложность которого признавали и сами иудеи, хотя и не считали его исполнившимся. Но тут, заметив в слушателях движение негодования или, может быть, желая предупредить возражения, апостол вдруг возвышает голос, говоря: «Что же? Ужели вы невероятным почитаете, что он говорит не о воскресении мертвых вообще, но и о воскресении Иисуса Христа, как ясном доказательстве исполнения пророчеств в лице Спасителя». Далее в доказательство своей мысли, он говорит о своем обращении, и этот третий рассказ его, в сущности тождественный с двумя другими, принимает в его устах особый оттенок, применительно к обстоятельствам и слушателям. Он прибавляет только, что воскресший приказал ему делать. Так как воскресение Иисуса было видимым, живым доказательством исполнения пророчеств о Нем, то он в сущности не говорил ничего нового, ибо еще прежде него Моисей учил о том же: Иисус должен пострадать, должен воскреснуть.

Но для Феста подобное доказательство не имело особой силы убедительности: скептицизм не удовлетворяется верой и не терпит ее: всякая вера для него безумство. «Безумствуешь ты, Павел, — говорит Фест. — Большая ученость доводит тебя до сумасшествия» (Деян. 26, 24). Что это — насмешка? Выражением «Большая ученость» он хотел, кажется, указать на многочисленные ссылки на пророчества, которыми Павел подтверждал свое учение. Кажется, в словах Феста нужно видеть не столько насмешку над Павлом, сколько презрение к той книге, на которую он ссылался. С таким толкованием согласен и ответ Павла: «я не безумствую», и доказывает сказанное не от себя, но на основании св. книг.