Сборник статей

На практике все обстоит куда сложнее. Когда представители какого-то народа приезжают в чужую страну, они, конечно, привносят элементы своей культуры, оказывают влияние на новую среду. Но влияние это всегда крайне ограниченно. Нельзя, повторюсь, перенести культуру на новую почву неизменной. В центре Нью-Йорка или Сан-Франциско построены чайна-тауны; выходцы из Советского Союза компактно поселились на Брайтон-бич в Бруклине, который даже называют Малороссией. Там говорят только по-русски, пишут вывески по-русски, продают десятки издающихся в Америке русских газет. Но люди ведь уже не русские. Называйте их, как хотите. Полуамериканцами, скажем. Или вспомните немецкую, итальянскую, ирландскую иммиграции; испанский гарлем в том же Нью-Йорке, где с трудом найдешь человека, говорящего по-английски. Все они дают что-то принимающей их стране. Иногда что-то хорошее, а иногда — очень плохое. Они сохраняют свой прежний образ жизни и могут дурачить самих себя, делать вид, что так будет продолжаться вечно. Но это иллюзия. Я знаком с российскими семьями, эмигрировавшими в США, в Израиль, во Францию, в Германию и в другие страны. Некоторые родители верили, что их дети будут носителями русской культуры. Я не знаю ни одной семьи, у которой бы эти надежды оправдались. Дети вырастают совершенно другими людьми. Родители отчаянно продолжают заставлять детей говорить по-русски, а дети не желают этого, потому что для них этот язык принадлежит прошлому. Они говорят на новом языке, хотя многие пока еще понимают русский. Но не читают и уж тем более не пишут по-русски.

О том, какой язык считать родным

Нередко приходится слышать о моде на русский язык. О том, что происходит возвращение к своим корням. Детей учат читать и писать по-русски. Создаются русские школы, где практикуется традиционная российская система образования.

Очень может быть, что так и происходит. Но мода преходяща, долго не продлится. К тому же следование этой моде требует очень больших усилий и средств. Далеко не у всех есть такие возможности. Родители могут говорить со своим ребенком только по-русски, но на улице-то он говорит на другом языке. И тот, другой, язык для ребенка важнее — он открывает перед ним большой мир. И даже то, что ребенок свободно говорит на двух языках, уже отличает его от родителей.

То же самое происходит и с китайцами в чайна-таун. Казалось бы, живут они компактно, часто в магазине тебя не поймут, заговори ты с ними по-английски. Но их дети, воспитываемые в этой среде, ходят в американские школы. Они говорят с родителями по-китайски, но почти никто не читает на этом языке, а уж пишущих — вовсе единицы. Да, на лицо — они китайцы. Но они вырастут и будут американцами.

А возьмите евреев, перебравшихся из Европы в Америку. Все они изменились. Даже те, кто следовал по экстремальному пути.

Об ультраортодоксах и еврейских местечках

Вы бываете в Штатах и не могли не обратить внимания на то, как меняются обитатели Боро-парка. О них говорят: «Эти люди живут не в Америке, а в Боро-парке». Неправда. Они живут в Америке. И Америка проникает в них, как бы они этому ни сопротивлялись. Я говорю так: «Они американские парни, нарядившиеся в сатмарских хасидов». И это правда. Некоторые из них не полноценные американцы, некоторые говорят по-английски с колоссальным трудом. И тем не менее, они не аутентичные хасиды, высадившиеся на Элис-Айленде в начале XX века. Это новые люди, чем-то отдаленно напоминающие прошлое, очень отдаленно.

В Иерусалиме есть район Меа-Шеарим. В каком-то смысле это штетл (местечко в черте оседлости. — Ред.). Но не было ни одного штетла, похожего на Меа-Шеарим.

Расскажу вам историю, которую я услышал от одного японца. Он жил в Сан-Франциско перед Второй мировой войной. Ему было очень трудно, люди относились к японцам враждебно. Лучше всех к нему относились евреи. Не как-то особенно, но лучше других. Благодаря этому он узнал евреев поближе, установил с местной общиной связи. Потом уехал в Японию, стал университетским профессором и решил съездить в Израиль. Поначалу у него создалось впечатление, что люди в Израиле не имеют ничего общего с теми евреями, которых он знал в Америке. Потом он понял: и у тех, и у других схожая ментальность — ше-ту-ту (так он произносил слово «штетл»). Только одни живут в американском штетле, а другие — в израильском. И это не одно и то же, и это не европейский штетл. Эмигрируя из Европы, одни хотели убежать как можно дальше от местечка, другие — перевезти свое местечко с собой. И все они остались в местечке — но не в старом, а в каком-то новообразованном «населенном пункте». Как-то я был в Чикаго. Город показывала мне одна очень ассимилированная еврейка. Она совершенно ничего не знала об иудаизме. Но была очень богата и активно занималась благотворительностью, помогала разным еврейским организациям. Евреи могут быть совершенно ассимилированными, понятия не иметь о своей вере и тем не менее жить вместе, держаться друг за друга, как в старом штетле.