Сборник статей

В этом секрет, в этом суть всякого движения. С этого я начал и этим хотел бы закончить. Тот, кто стоит на месте, скатывается назад. То, что не растет уменьшается, то, что не улучшается становится хуже. И потому, когда человек решает: отныне я буду двигаться, он должен понимать, что не может быть "последнего и решительного" шага. Ни один шаг не является последним. Только движение, только последовательность шагов сулит надежду. И неважно, где каждый из нас находится. Но в любом месте, где бы ты ни находился, как частица огромной волны, — сделай одно движение, один шаг вперед.

И вопрос не в том, чего именно мы должны достичь, ибо пределы не установлены. На сей счет существует хасидская история. В ней рассказывается о беседе двух знаменитых цадиков. Они дружили с детства и очень любили друг друга. Один из них был моим прадедом, а второго звали Коцкий ребе. Коцкий ребе спросил моего прадеда: "В чем назначение и цель человека в мире?" Мой прадед ответил: "Человек должен исправить свою душу. В этом его цель". На это Коцкий ребе сказал: "Как ты мог забыть то, чему нас учил наш учитель? Предназначение человека в том, чтобы возвысить небеса!"

Земля Израиля устраивает нам экзамен

Беседу с раввином вела Зоя Копельман (опубликовано в журнале "Отцы и дети", выпуск 35).

Зоя: Сегодня у нас непростая тема для разговора: о чем-то эфемерном, трудно объяснимом — о Святости Земли Израиля. Как говорить об этом мистическом понятии, я не знаю, поэтому лучше поговорим о том, как мы воспринимаем эту святость. И здесь мне хочется задать вопрос, который может показаться неловким или даже непочтительным, но по сути он таковым не является. Все же заранее прошу меня извинить.

Итак, в самые неблагоприятные для Земли Израилевой времена, когда здесь было полнейшее запустение, сушь, скорпионы и раскаленные камни — не то развалины, не то выветренная порода, — приезжали сюда евреи и приходили в благоговейный восторг от того, как необыкновенно это место. Они не переставали восхищаться величием и изумляться святости Земли Израиля. Не похоже ли их восхищение на поведение придворных из сказки Андерсена «Новое платье короля»?

Рав: Меня ваше сравнение не пугает. В ответ я хочу обратить ваше внимание на два аспекта.

Начну издалека. Что такое красивая женщина? Одному нравится одна, другому — ее полная противоположность. Когда хотят договориться о канонах красоты, приходится признать, что понятие красоты — субъективно. Однако в разные эпохи существовали определенные типы женской красоты, и красавицы прошлого не обязательно поразят ваше воображение. Но если вам объяснят, что именно считалось красивым, какие черты и пропорции, то и вы вдруг ощутите красоту, которую прежде не распознали.

Зоя: Так-то оно так, но ведь бывает, человек очарован женщиной, глаз отвести не может от ее лица, а год прошел (год — это к слову, может, больше, а может, меньше), и она ему уже нехороша. Как он это объяснит? Он вам скажет: я словно прозрел, теперь я вижу истину. Как отличить экстатический восторг от обоснованной реакции?

Рав: Никак. Отличить нельзя. Однако красота женщины только отчасти сопоставима со Святостью Земли Израиля. За Святостью Земли Израиля стоит древняя традиция, преемственность отношения. Она охватывает не жизнь одного только человека, а жизнь многих поколений. Вступает в силу закон множества: конкретный человек может «прозреть», т. е. разочароваться в Святости Земли Израилевой, но народ, как мы видим, не разочаровался. По крайней мере, существует еще довольно много очарованных. А каждый новый еврей наследует отношение к Земле Израиля от родителей, от окружения. В этом его отношение к ней еще больше определяется воспитанием, чем отношение к красоте.

Зоя: Вы противопоставляете судьбу индивидуума и историю нации, как я понимаю. Отдельный человек может принимать или не принимать определенный тип красоты, но если он подготовлен к ее восприятию, то у него больше шансов испытать восторг и сохранить надолго это чувство.

Рав: Это можно сказать не только о красоте женщины. Иду я по городу, например, и мне говорят: «В этом доме жил Пушкин». А я не знаю, кто это, никогда не слыхал. Смотрю я на дом и ничего такого не вижу — ну, дом как дом. А если имя Пушкин для меня значимо, тогда я остановлюсь, присмотрюсь, что-то такое необыкновенное, может, разгляжу, запомнить постараюсь… Или приезжаю я в местечко, а там тоже дом какой-то, старый. Мне говорят, что жил в нем некий Ривкин. Ну, Ривкин так Ривкин, мне-то что. А если меня ведут к этому старому дому и говорят: «Сейчас ты увидишь дом, где жил твой дедушка», — тут уж нет, тут уж я спешу, воспоминания нахлынули на меня, тепло разлилось по сердцу… Этот дом мне родной, и вот уже я не просто смотрю на него, а можно сказать, пожираю глазами. Совсем иное дело!