Сборник стихов

Сборник стихов

Игорь Шкляревский

ВОСПОМИНАНИЕ О СЛАВГОРОДСКОЙ ПЫЛИ

Это пыль на обочине
                        или поэзия пыли
или полустихи, полупроза

на бутылках портвейна
                                молдавского красного.
Тихий Славгород в жарком июле
иногда проезжает по улице автомобиль
и за ним подымается облако пыли,
залетая в окно бухгалтерии УЖКХ.
Все ушли на обед и окно не закрыли.
А оттуда по радио
                        плачут виолончели.
Голос диктора:
                                — Каприччиозо Сен-Санса.
И взмывает душа,
                        вспоминая качели.
На обочине белой дороги
                        долго ждём грузовик
и курлычет под камнем родник.
Удлиняются тени, уходит жара.
С огурцом в кобуре участковый
                                высматривает завхоза,
объезжая плакучие ивы над Сожем.
От него не уйдёшь…
                        Пыль показывает следы.
Их приятель лесник
                        истерзался вопросом:
почему нам всё время видна
                        одна сторона Луны?
Неужели Луна не вращается?
Плачет после второго стакана,
под задумчивым взглядом завхоза.
Между тем раскалённое солнце
                                зашло за леса
и на Славгород с неба спустилась прохлада.
— Посоли огурец и не плачь.
                                — Наливать ему больше не надо.
Тихо реют под звёздами их голоса.

Владимир Гандельсман. Техника расставанья

БЛОКАДНАЯ БАЛЛАДА

Жили мы на Шкапина, трое в комнате,
улица вела к вокзалу, вокзал к стране,
улица промышленная в саже-копоти,
мать, мы с братом, отец на войне.

В память невеликую мою, утлую
врезалось: воронка, мы с соседом моим
смотрим, как откачивают воду мутную,
воду мутную, вдвоём стоим.

После — голод, крошки хлеба не выклянчишь —
трупы сплошь — на тротуаре, на мостовой,
я боюсь покойников, но сердце выключишь —
и живёшь как мёртвый, но живой.

Штабелями складывали их в загоне
у вокзала нашего, помню, что когда
одного несли — в нём булькала, как в бидоне,
переливалась внутри вода.

Что ужаснее мора многолюдного,
от ранений лучше погибнуть пулевых,
но в сраженье, а не от голода лютого
от нехватки плодов полевых.

Жили мы на Шкапина, двое в комнате,
мать пристроила брата к добрым людям, след
затерялся надолго в военном грохоте,
а нашёлся через тридцать лет.

Животину выпятивши рахитную,
помню, как девчонка плачет, щёки дрожат,
что отец лежит, лежит да под ракитою,
а над ним что вороны кружат.

Многого не помню, мал я был годами,
к третьему лету войны начал доходить,
тетка Люда съесть меня предлагала маме,
людоедка, что и говорить.

Плач недавно я читал Иеремии,
и когда на это наткнулся, весь притих:
руки мягкосердых женщин детей варили,
чтобы стали пищею для них.

Словом Господа всё земное сдобрено,
тех, мол, и наказываю, кого люблю.
Значит, нас любил Господь как-то особенно,
Да. Особенно. Вот и терплю.

С ЛИДОЙ