Так вот, в сентябре нашли старуху. В новостях на этот раз показали тело, лицо, правда, показывать не стали. Из живота у неё палка торчала. Та самая. Жуть какая. Диктор сказал, что старуху убили ножом, как и того дядьку с собакой летом, причём убили тоже «с особой жестокостью» – потыкали несколько раз в разные места. А потом в живот, в один из разрезов, палку воткнули. И оставили её умирать, потому что умерла она не сразу, а от потери крови. Вот, блин, дела.
Я этот день тоже помню: я тогда бегала, в аккурат когда к парку подтянулись машины с мигалками; я сначала сирены услышала, потом даже крики, оцепление видела. Но я тогда ускользнула через свои кусты поскорее – вообще никакого желания с ментами встречаться не было. Сказали потом, что старушку порезали накануне, а умерла она только следующей ночью. Почти сутки истекала кровью. А нашла её чья-то собака с утра, вот ирония. Хоть на что-то эти суки годны, получается. Я про собак.
Мама стала совсем кривая и бледная. Просит меня не бегать.
А как она может проследить, если ей выходить на работу в семь и она не может проконтролировать, пойду я бегать или нет?
В конце октября у нас такие красивые туманы. Я уже говорила, да? Иногда выхожу – а домов соседних вообще не видно. Вот это самый класс, самая крипота. Крипота – в хорошем смысле, ну, нравится мне такое. Сайлент Хилл, всё дела. Я в такие дни вообще спокойно себя чувствую, когда бегаю, потому что дорожки уходят из тумана в туман. Ни один маньяк не найдёт меня в тумане, а если найдёт, то сто пудов не догонит. Кто может лучше меня в парке ориентироваться? Да я с закрытыми глазами от любого мудилы убегу через кусты.
Я летом только напугалась разок. В июне, кажется.
Бегу, значит, по аппендиксу в нижнем парке, где дорожка асфальтовая заканчивается тупиком. Мне там разворачиваться приходится, но я всё равно туда люблю забегать: там кроны деревьев такие, как шатёр или купол. Даже когда листья уже облетят, всё равно, ветки так плотно переплетаются, что красиво. И ощущение – особенное. Как в храме. Хотя я в храмы не хожу. В общем, там здорово.
Забегаю я туда, значит, а там – мужик.
Сидит на складном кресле. Знаете, такие кресла есть походные, складные, но не стульчики, а именно кресла – с подлокотниками. Чтобы с комфортом сидеть. У них ещё даже дырка в подлокотнике для стакана или кружки с кофе. Такие кресла, наверное, рыбаки берут на зимнюю рыбалку, чтобы не гнуть спину на табуретке, а сидеть откинувшись.
Так вот, мужик. Сидит на моей дорожке, прямо по центру, блин, и курит! Трубку. Весь из себя такой таинственный: в плаще с капюшоном. Трубка торчит, значит, из капюшона, а лица не видно совсем. И пахнет здорово. Чем-то копчёным, вроде чернослива или вяленой клюквы.
Я, вообще-то, тоже покуриваю. Мама не знает, мы с пацанами после пар иногда забиваем трубочку. Именно трубка мне и нравится. Не сигареты со вкусом сушёного говна, не палочки эти ментоловые для фиф, а трубка, в которую табачок можно набить какой хочешь – вишнёвый или ванильный. Мужик, видимо, выбрал черносливовый. Уважаю.
Но – на моей дорожке?!
Я еле успела его обогнуть и от растерянности чуть не впечаталась в осину рядом. Пришлось на секунду остановиться, чтобы развернуться, и обратно побежать. И мне так неприятно было: пока я не повернула и не скрылась из виду, мужик, очевидно, мне в спину смотрел, и я пару раз обернулась: вдруг он за мной бежит?
Блин, это был первый раз, когда я по-настоящему испугалась.
Не, ну правда: разве будет нормальный человек вот так покуривать на дорожке в тупичке?
Реально, маньяк.
Я даже подумала: может, про него ментам сказать? Ну, мало ли. А потом мне стало стыдно: сидит себе человек, курит (и ведь по запаху понятно, что вкус у чувака нормальный), может, он, как и я, не любит места, где народу полно. Где собачники эти и старухи с палками.
Пусть сидит.
Потом, в июле, уже после первого убийства, я на него снова наткнулась. Подумала ещё: а ну как он сейчас на меня кинется? Вдруг – с ножом?
Но запах меня почему-то успокоил. Вряд ли маньяк курит такой вкусный табак. Логики в моих рассуждениях – ноль, но реально спокойнее стало.
Я потом ещё с ним пересекалась пару раз. В аппендикс, правда, больше не забегала. Я стала по запаху до поворота понимать – там мужик или нет. Если дымного чернослива не было, я не сбавляла темп и добегала до своего тупичка, разворачивалась, как обычно, и бежала обратно. А если чувствовала дым и чернослив, то просто раньше разворачивалась. Чего человеку мешать? Парк большой, пусть сидит, а я в другом месте побегаю.
Третье убийство произошло в начале ноября.
Листья уже почти облетели, парк стал прозрачнее. Я люблю это пограничное время: уже не осень, но ещё не зима, листьев нет, снега нет. Мне кажется, это очень честное время: всё, что могло быть скрыто листьями или будет скрыто под снегом, обнажается, открывает суть.
В парке по утрам совсем мало людей. Я бы сказала, вообще почти никого нет. Ну, собачники гуляют, конечно, куда им деваться-то, но они стараются выходить попозже, а затемно в ноябре бегать или гулять – психов мало.