Сборники рассказов

   Некоторые хозяйки, впрочем, все могут простить, даже, позволю себе заметить, хвастливость охотника, особенно если гость хорош собою и в достаточной степени необычен в сравнении с другими гостями; но есть ведь и другие гости – вот эта девушка, например, которая читает Мередита и является к столу в платье, сшитом дома и оплаканном в часы досуга. В конце концов она добирается до Индии, выходит там замуж и возвращается назад, чтобы восхищаться видом Королевской Академии и пребывать в убеждении, что обыкновенное карри[69]с креветками будет впредь надежным заменителем того, что, как нас учили, является ланчем.

   Вот тут-то она и становится опасна; но даже в худшем проявлении своих чувств она не столь плоха, как та женщина, которая швыряет в вас вопросы, заимствованные из газеты «Купи-продай»,[70]не будучи притом ни в малейшей степени дерзкой. Вообразите себе – на днях я из кожи вон лез, пытаясь осмыслить хотя бы половину того, что сам произносил в ответ на просьбу одной из искательниц куриных истин посоветовать, сколько птиц она может поместить в вольер размером десять на шесть, или что-то вроде того! Да туда их целую стаю можно загнать, сказал я ей, особенно если она не забудет закрыть дверь, но эта мысль, похоже, прежде ей в голову не приходила; во всяком случае, до конца обеда она только над ней и размышляла.

   Я всегда говорил, что иногда и самому бывает трудно определить свою позицию по тому или иному вопросу, да и ошибки приходится время от времени совершать. Но ошибки в конечном итоге подчас оборачиваются приобретениями: если бы мы не избавились по глупости от наших американских колоний, то, скорее всего, к нам не явился бы некто из Штатов, чтобы учить нас, какие нам делать прически и носить костюмы; тогда, наверное, нам пришлось бы черпать эти идеи где-нибудь в другом месте. Даже слово «хулиган» было, пожалуй, изобретено в Китае за несколько столетий до того, как мы успели подумать о том, что нам его не хватает. Англия должна пробудиться, сказал на днях герцог Девонширский; а может, он этого и не говорил? Да-да, возможно, это был кто-то другой. Но дело отнюдь не в том, что я впадаю в отчаяние при мысли о будущем; всегда ведь находились люди, с отчаянием думавшие о будущем, но когда будущее наступает, то оно благосклонно и любезно взирает на тех, кто прежде вел себя соответственно своим способностям. С ужасом думаешь о том, что в один прекрасный день чьи-то внуки отзовутся о вас как о человеке приятном.

   Бывают минуты, когда начинаешь сочувствовать Ироду.   

ДРАМА РЕДЖИНАЛЬДА

   Реджинальд в истоме прикрыл глаза, как это делает человек, имеющий довольно красивые ресницы и считающий ненужным это скрывать.

   – На днях, – сказал он, – я напишу настоящую драму. Никто ничего в ней не поймет, но по домам все разойдутся со смутным ощущением неудовлетворения собственной жизнью и всего того, что ее окружает. Потом комнаты оклеят новыми обоями, и все позабудется.

   – А у кого во всем доме дубовые панели, с теми что? – спросил его собеседник.

   – Пусть сдирают со ступенек ковры, – продолжал Реджинальд, – но не могу же я отвечать за то, чтобы у всей публики был хеппи-энд. Моя пьеса рассчитана на то, чтобы возбудить человеческую активность. Хорошо бы, некий епископ сказал, что она безнравственна и вместе с тем прекрасна, что ни одному драматургу такое прежде и в голову не приходило, и все примутся осуждать епископа, а пьесу будут досматривать до конца, зная, что иного выхода нет. Требуется ведь немало мужества, чтобы, привлекая всеобщее внимание, выйти из зала в середине второго акта, тогда как экипаж заказан на двенадцать. А начнется действие с того, что волки будут что-то рвать на части среди пустынного пространства – самих волков, разумеется, не будет видно, но зато будет слышно, как они рычат и что-то с хрустом грызут, и я бы даже подумал о том, чтобы и зловоние, исходящее от волков, витало над рампой. Как бы это красиво выглядело в программке: «Волки в первом акте, постановка Джамрака». Старая леди Уортлберри, не пропускающая ни одной премьеры, обязательно закричит. С той поры, как она потеряла первого мужа, нервы у нее совсем сдали. Он внезапно скончался, наблюдая за игрой в крикет на первенство графства; тогда семь лунок на два с половиной дюйма наполнились дождевой водой, и, как полагали, от чрезмерного нервного напряжения он и умер. Она была просто в шоке; все дело в том, что то был первый потерянный ею муж, и с тех пор она всякий раз кричит, когда после обеда происходит что-то волнующее. А как только публика услышит крик леди Уортлберри, можно будет считать, что начало положено хорошее.

   – А что же сюжет?