— Разве вы не можете добиться окончания забастовки? — спросил Организатор.
— Я попытаюсь, — сказал Министр внутренних дел и подошел к телефону.
Пробило восемь. Толпа снаружи распевала все громче и громче: «Пятьсот добавят силы».
Принесли телеграмму. Она была из офиса центрального комитета в Немезиде. «Теряем двадцать голосов в минуту», так звучало краткое сообщение.
Пробило десять. Премьер-министр, Министр внутренних дел, Главный Организатор и несколько искренне сочувствующих друзей собрались у внутренних ворот тюрьмы, на все голоса взывая к Демосфену Платтербаффу, который неподвижно стоял, сложив руки на груди, окруженный высокими чинами. Красноречивые законодатели, которые своим искусством сумели поколебать комитет по делу Маркони или во всяком случае его большую часть, расходовали свои таланты понапрасну, обращаясь к этому упрямому, непокорному человеку. Без оркестра он не собирался никуда идти; а у них не было оркестра.
Четверть одиннадцатого, половина одиннадцатого. Курьеры непрерывным потоком влетали в тюремные ворота.
«Фабрика Ямли только что проголосовала, можете догадаться, за кого именно», гласило отчаянное сообщение, и все прочие были того же типа.
Немезида шла по пути Ридинга.
— Есть ли у вас какие-нибудь оркестровые инструменты полегче? — спросил Главный Организатор у Директора тюрьмы. — Барабаны, тарелки, что-нибудь похожее?
— У охранников есть свой собственный оркестр, — сказал Директор, но, конечно, я не могу позволить им самим…
— Дайте нам инструменты, — возгласил Главный Организатор.
Один из верных друзей неплохо умел играть на кларнете, члены кабинета министров могли бить в тарелки более или менее в такт мелодии, и Главный Организатор кое-что понимал в барабанах.
— Какую мелодию вы предпочтете? — спросил он Платтербаффа.
— Популярную сегодня песню, — ответил Агитатор, немного подумав.
Это была мелодия, которую все они слышали сотни раз, так что ее было не так уж сложно сымитировать. Под импровизированные напевы «Я не хотел этого» заключенный отправился на свободу. Слова песни относились, понятное дело, к правительству, а не к разрушителю Альберт-Холла.
Выборы были в конце концов проиграны незначительным большинством. Местные деятели профсоюзного движения были оскорблены тем фактом, что члены кабинета министров лично действовали как штрейкбрехеры, и даже освобождение Платтербаффа не смогло умиротворить их.
Место было потеряно, но министры одержали моральную победу. Они показали, что знают, когда и как следует капитулировать.
УГРОЗА
Сэр Лалворт Квейн сидел в зале своего любимого ресторана, «Gallus Bankiva», обсуждая слабости мира с племянником, который совсем недавно возвратился из весьма насыщенного путешествия по мексиканским пустыням. Было то благословенное время года, когда подаются к столу спаржа и яйца ржанки, а устрицы еще не укрылись в своих летних крепостях; так что сэр Лалворт и его племянник находились в том самом возвышенном послеобеденном настроении, когда политика рассматривается в правильной перспективе,даже мексиканская политика.
— Большинство революций, которые в настоящее время совершаются в этой стране, — сказал сэр Лалворт, — являются следствиями моментов законодательной паники. Рассмотрим, к примеру, одну из самых драматических реформ, которые были осуществлены Парламентом в этом поколении. Все произошло вскоре после злосчастной забастовки шахтеров. Тебе, целиком и полностью погруженному в события куда более запутанные и противоречивые, мой рассказ может показаться вторичным и скучным, но в конце концов всем нам приходится жить в гуще этих событий.
Сэр Лалворт прервался на мгновение, чтобы сказать несколько добрых слов о бренди, которого он только что отведал. После этого он возвратился к рассказу.