Сборщик душ

Когда экскурсов в прошлое и неизбежных выражений сочувствия по поводу провала в «Прямо в печь», стало многовато, я ретировался на кухню и стал помогать Эмили и постоянно обновляющемуся личному составу брайдонских женщин с готовкой. Они охотно терпели мое присутствие и даже давали кое-какие простые поручения, хотя обычно в семейные «святые дни» мужчинам запрещено переступать порог этой части дома. Я смог, как всегда, раствориться в ритме кухни. Однако, в конце концов, пироги с начинкой унесли на стол, а за ними и пудинги, и пирожные, и лимонное печенье, и достойную богов помадку, и прятаться больше повода не осталось.

Я вышел наружу с банкой пива, слушая гомон сотни разных одновременных бесед, лязганье подков о стойку коновязи, ругань каких-то наших подростков, затеявших играть в баскетбол у амбара (в котором уже целое поколение не держали припасов, зато железного лома было по самую крышу).

Я вынырнул из-под сени высоких деревьев, пребывая почти что в мире с собой и миром. Я был среди своих. Они ели то, что я люблю. Они уважали школьный баскетбол. Они говорили с акцентом, который я слышал во сне и с которым после пары бокалов говорил сам. Да, я на самом деле больше к ним не принадлежал, но они до сих пор были частью меня – и, возможно, большей, чем я соглашался признать.

В общем, я решил, что видеть доппельгангеров, другие версии меня, любимого, – это к личному кризису. Поиски себя и все такое прочее. В последнее время мне достаточно выпало и потрясений, и перемен, а я так пока и не понял, к чему все это ведет. Мой бедный мозг пытался как-то разложить происходящее по полочкам, вот и все. Приехать домой, вспомнить, кем я был, – на этом он и запалился. Слишком много разных Ти-Джеев столкнулись на перекрестке, плюс серьезный недосып, вот воображение и пустилось во все тяжкие.

А может быть, меня достала Калифорния. Я не то чтобы так уж был готов вернуться сюда (ага, отремонтировать «Виллардс» и стать ямовым, чем бы там ни занималась эта версия меня), но мысль о том, что я пять лет кряду пытался сбежать от того, с чем родился, крутилась у меня в голове с пугающей настойчивостью. И я совсем не хотел себе жизни, в которую по уши ухнули многие мои старые друзья: отхватить семнадцатилетнюю подружку, недоучиться в старших классах, рано жениться, пойти работать на индюшачью ферму…

Я как раз проходил под пекановым деревом, и воздух, как водится, мерцал от зноя… Там-то я и сидел – на складном стуле, рядом с женщиной с волосами цвета свежесжатой соломы. Оба ворковали над лежащим на его – на моих! – коленях младенцем. Женщину я тоже знал. Келли Уайт. Мы вместе пошли на выпускной бал. Все еще достаточно хорошенькая, чтобы составить отличную пару звезде футбола.

Мы тогда целовались – и не только – на заднем сиденье машины, которую я одолжил у Джимми после танцев, и все следующее лето то встречались, то расходились, а потом я уехал в спортивный колледж на семестр, а еще потом бросил его ради кулинарной школы… так что мы с тех пор ни разу не разговаривали.

Другой я – я-отец и муж – в рубашке-поло и очках в металлической оправе (у меня контактные линзы) поднял взгляд и нахмурился.

– Так ты здесь? – сказал он, отдавая ребенка жене. Она моего появления не заметила. – Вот уж не думали, что снова тебя здесь увидим.

Я закрыл глаза. Потом, не открывая их, произнес:

– Чего-то я не понимаю, что тут происходит.

– Ха!

Его голос прозвучал ближе – наверное, он встал и подошел ко мне. Глаз я решил не открывать.

– Прошло уже… сколько?.. больше десяти лет с тех пор, как ты последний раз нас встречал.

У меня промелькнуло воспоминание – смутное и как бы чужое, словно кто-то другой рассказал мне свой сон. Я иду в поле, воздух дрожит и переливается; другие дети, мальчишки, всем лет по десять, стоят группками и болтают… и помимо разных стрижек и одежек все выглядят на одно лицо. На мое.

– Езжай-ка ты в бар, – добродушно сказал другой я.

– В какой бар? – прошептал я более привычный.

– Вот только этого не надо. Ты вчера сам зарулил на стоянку, мы все тебя видели. Просто бери и поезжай.

Я повернулся – все так же, зажмурившись, – прошел шагов десять-пятнадцать, открыл глаза, посмотрел назад. Ни меня, ни Келли, ни младенца.

Ничего никому не сказав, я сел в машину, просочился мимо десятков других драндулетов, стоявших на каждом свободном клочке земли, и помчался к реке.

Над мостом воздух шел волнами, и на том берегу, конечно, обнаружился «Дом Ти-Джея». Стоянка была посвободнее, чем ночью, – так, несколько машин. Я встал на гравии, подальше от входа, и двинулся к крыльцу медленно, будто выслеживая робкую дичь. Или это меня тут выслеживали? Внутри все выглядело очень дешево: дощатый пол, эмблемы разных марок пива на стенах, пыль по углам, пара бильярдных столов, стайка разномастных стульев и, вся как ногами битая, стойка на фоне черной стены.

– А еще говорят, мол, в одну реку дважды не войдешь, – проворчал голос справа. – Но вот он ты, как пить дать.