Сборщик душ

Наверное, надо еще добавить, что автомобили мама не покупает. Она берет их в аренду или попросту угоняет, а потом, разумеется, бросает на месте аварии, как только убедится, что новая семья приняла меня в свои объятия.

Но на этот раз все будет иначе. Мы с тобой будем вдвоем – только ты и я, и мы придумаем новые игры. Мы будем сестрами: ведь в наших жилах теперь течет одна кровь. Мы будем сестрами, и даже больше того. Мы будем бегать по музейным залам, хохоча и хлопая в ладоши, пока за нами не погонятся охранники. Мы будем стоять на улицах, притворяясь статуями, и пугать прохожих, внезапно сдвинувшись с места. Мы будем смелыми и дерзкими, мы будем вытворять такое, чего до нас никому и в голову прийти не могло, и все это – только вместе, только вдвоем.

Хочешь, мы с тобой заключим договор? Я тебе расскажу все остальное, чего ты еще не знаешь. Все до последнего, Лора! Даже самое неприятное. А ты за это просто откроешь глаза и встанешь наконец, соня ты эдакая! А потом будет кофе с булочками и мои губы – на твоих, и я снова вдохну в тебя жизнь.

Слушай же, как это было. Слушай и знай: это чистая правда.

Все прошло в точности по нашему обычному сценарию – все, кроме финала. После аварии мама всегда выскакивает из машины, изображая смятение, и зовет на помощь отца семейства – точь-в-точь, как позвала тогда твоего отца: «Помогите мне, пожалуйста, сэр! Моя дочка осталась в машине! Я не знаю, что делать! Нет-нет, «Скорую» вызывать не надо. Просто помогите мне вытащить дочку, а не то она задохнется!»

Она говорит, что надо не просто кричать в толпу, а обращаться к человеку лично, и тогда он почти наверняка исполнит просьбу. Ну не странно ли? Это прямо как волшебство, вроде того, какое приписывали ведьмам: если ведьма знает твое имя, она может заставить тебя сделать все что угодно.

Ах, если бы это было правдой, я бы заставила тебя проснуться!

Моя роль в этом сценарии – притвориться совсем слабенькой, когда меня вытащат из машины, а потом прийти в себя и буквально ожить на глазах, как только отец и дочь примутся вокруг меня хлопотать. Моя роль – заглядывать им в лицо, доверчиво хлопая ресницами, и с первого взгляда обворожить их своей простодушной кротостью. Я так им благодарна! А мама – о, какая она красивая! Она даже умудряется заплакать, и одна-единственная хрустальная слезинка сбегает по ее щеке. Но нужно разобраться с машиной, и тут наступает решающий момент: «Отпустить мою дочку к вам гости? О, так, значит, ваша квартира (или вилла, или замок) совсем рядом? Ах, это так неожиданно и так мило с вашей стороны!»

И больше они мою маму не увидят. В конце концов, она, конечно, за мной придет, но я выберусь из дома украдкой, словно вор, под покровом ночи.

Дальше все происходит так же, как было с твоей семьей.

• Во-первых, я сообщаю, что номера маминого мобильника я не знаю. «Понимаете, она недавно купила новый телефон, потому что старый украли, и теперь у нее новый номер». И очаровательно плачу, сокрушаясь о своей глупости. Ты, наверное, решишь, что я хвастаюсь, но очаровательно плакать – это большое искусство, и я много упражнялась. Когда плачут по-настоящему, это почти всегда безобразно.

• Устоять перед моим обаянием невозможно. Опять-таки, не подумай, что я хвастаюсь. Если прожить столько, сколько я, можно стать очень обаятельной. Беседуя с твоим отцом, я вставляю в речь французские слова. У меня идеальные манеры. Я непременно мою за собой посуду после еды. Я навсегда застыла на грани между детством и отрочеством: мне никогда не исполнится тринадцать. Ближе к ночи я эффектно падаю в обморок, чтобы показать, как велика моя душевная боль – и как я старалась скрывать ее до последнего, чтобы не огорчить хозяев дома. Когда меня приводят в чувство, я делаю вид, что донельзя смущена своей слабостью. Я что-то лепечу в полубреду и, забывшись, перехожу на французский. И все умиляются, глядя на белокурую малышку, которая со слезами на глазах просит прощения en français[2].

• Когда твоя семья начинает расспрашивать о моих родителях, я роняю намеки на оставшегося в Европе отца-тирана, богатого, как Крез, и мельком упоминаю, как настрадалась моя мать при разводе.

• Как только все приходят к выводу, что мать меня попросту бросила, раздается звонок. Моя мама попала в больницу. Ее скоро выпишут, но пользоваться телефоном ей нельзя: надо соблюдать режим. Ей очень совестно доставлять незнакомым людям такие неудобства, но не могли бы вы оставить ее дочь у себя до утра или, в самом крайнем случае, до завтрашнего вечера? Твой отец понимает, что соглашаться не стоит, но все-таки соглашается. Он кладет трубку и пересказывает разговор, смущаясь, что не проявил должной твердости, – но что сделано, то сделано.