Сборщик душ

Череда тихих дней сливается в сплошное пятно. Большую часть времени я читаю или просто смотрю в окно. Лео разрешил мне рисовать, и иногда, под настроение, я берусь за кисть. Каждый вечер я говорю с ним по телефону – вернее, не столько говорю, сколько слушаю его голос в трубке.

Но по ночам теперь все иначе. Лео сказал: «Без провожатых за порог – ни ногой!» – но он позабыл про окна. Я подчиняюсь тем приказам, которые он отдал, но что не запрещено – то разрешено.

Я выбираюсь в окно, спускаюсь к морю и брожу вдоль кромки воды. Иногда я ложусь на песок в полосе прибоя. Волны перекатываются через меня. Песок и соленая вода – это славно; только бы никто не заметил у меня на коже следов соли, когда я вернусь в свою клетку. Слуги наверняка что-то подозревают, но не запирают окно в моей комнате и не пытаются мне помешать.

Ночи становятся все холоднее, и я скучаю по своему второму «я». Густой мех моего тюленьего обличья согревал бы меня в воде. Но без шкуры, которую у меня отняли, я застряла в этом человеческом облике, как в ловушке. Вскоре я уже не смогу заходить в море даже на эти недолгие краденые часы: будет слишком холодно.

Этой ночью я снова думаю о том, что у меня отняли, и кричу от горя. Мой голос слаб и теряется в грохоте волн, но родичи-селки слышат меня и отвечают такими же криками. Они знают, что я здесь, давно уже знают. Я не раз замечала, как они проплывают мимо – торопливо, украдкой. Они стараются не попадаться мне на глаза, чтобы не причинять лишней боли. Но сегодня они отвечают, и я все кричу и кричу, надрывая горло.

– Вам плохо?

Я открываю глаза. Надо мной склоняется человек – однажды я уже видела из окна, как он прогуливается по пляжу. Он совсем не похож на Лео: тот бледен, а у этого кожа загорелая и обветренная; тот всегда одет с иголочки, а этот явно пообносился. И взгляд у него другой: не собственнический, а просто обеспокоенный.

– Помочь вам подняться или… еще что-нибудь? – Он протягивает руку, но я не шевелюсь, а только смотрю на него. – Или, если хотите, я могу кого-нибудь позвать. – Он достает телефон из кармана брюк. – Вот, можно позвонить…

– Нет.

Я встаю, и он быстро отводит взгляд: я вся промокла, одежда липнет к телу. Но я смеюсь, и он снова поднимает глаза. Пристально смотрит мне в лицо.

– Телефон мне ни к чему, – отвечаю я. – Я сама звала кое-кого, когда вы подошли, но они не могут прийти ко мне. Они не могут мне помочь.

Он хмурит брови – наверное, гадает, не сошла ли я с ума. Он, конечно, понятия не имеет, что я – селка. Он думает, я просто девушка – такая же, как и прочие, только малость чокнутая. Он не знает, что я принадлежу Лео. «И я ему не скажу», – решаю я.

– Но кое-что мне и правда нужно, – твердо говорю я. Нет смысла шептать и притворяться кроткой: это ведь не Лео.

– Что?

– Твое имя. А еще – друг. И поцелуй. – Я отступаю на шаг, вынуждая его смотреть прямо на меня, а не куда-то мне за спину. – Кто-то, с кем можно говорить по ночам.

– Роберт, – отвечает он, сглотнув слюну.

– А как насчет остального? – настаиваю я.

Он молча таращится на меня, и тут я понимаю, до чего же мне опротивела тишина. Селки испокон веков выходили на сушу, чтобы любить земных мужчин. Возможно, Лео этого и не знает, но я-то знаю. Мне знакомы страсти, хоть он считает меня невинной. Под изумленным взглядом Роберта я сбрасываю с себя мокрую одежду.

– Мне тут одиноко, – объясняю я.

Роберт оглядывается по сторонам, словно думает, что за нами подсматривают или кто-то сейчас подойдет и скажет, что ему делать. Но в такой час на пляже совершенно пусто. За много недель это первая ночь, когда я оказалась здесь не одна, и мне приходит в голову, что этот мужчина – своего рода подарок: мироздание решило, что я заслужила хоть немного счастья.

Я подхожу к нему ближе и говорю:

– Я серьезно. Никакого подвоха. Мы здесь одни, и мне грустно.

– Ты хочешь… – И он опять умолкает, потому что я делаю еще шаг вперед.

– Да.

Я не ожидала, что это окажется так хорошо. Может, все дело в долгом одиночестве. Или в том, что от меня не требуют быть не такой, какая я есть. А может, просто в том, что я выбрала это сама. Не знаю. Знаю лишь, что теперь мы встречаемся почти каждую ночь, в самые темные часы. Роберт делится со мной своими планами (весной он хочет поехать в Европу – «понять, что такое настоящая жизнь».) Он рассказывает мне о своей семье (богатой и праздной) и о своем лучшем друге (каком-то несчастном, запутавшемся в жизни, сломанном человеке, страдающем под пятой отца-тирана). А потом говорит, что через несколько недель этот лучший друг познакомит его со своей девушкой (она нежна и невинна, и Лео привезет ее сюда, на море, чтобы сделать ей предложение).