Сбывшиеся мечты

Наконец я захотела спать и начала готовиться ко сну. Когда я вышла, чтобы пройти в ванную комнату, из башенки послышался другой звук, который поразил меня. Я отступила назад, в комнату, и увидела, как мсье Абдикян быстро прошел из башенки к своей комнате. Какая у него была причина ходить в башенку, кроме как шпионить за Лаурой и Конором?

Конора все-таки надо предупредить. Как бы он со мной ни обращался, мне бы не хотелось, чтобы муж Лауры узнал, что он ее любовник. Я, наверное, так и уснула с этой мыслью, потому что мне приснился Конор с зияющей черной дырой в груди, он сказал мне: «Вот что я заслужил за то, что потерял деньги Эгана». И когда я закричала ему, чтобы он шел быстрее к врачу и перевязал рану, он только покачал головой и, сказав: «Я должен закончить плавательный бассейн», — удалился.

Когда я открыла глаза, уже рассветало. На моих часах было шесть часов. Грудь теснили дурные предчувствия — быть может, просто оттого, что на груди лежало скомканное одеяло? Я отбросила его в сторону, оделась и вышла из дому.

Даже тишина действовала на меня возбуждающе. Я не хотела нарушать ее и поэтому не шла в дом завтракать или за своими рисовальными принадлежностями. Как прекрасно собирать цветы, когда они покрыты росой! Я оставила корзину и ножницы у дверей кухни.

И тут я увидела ее. Поначалу я даже не встревожилась. Я подумала, что это просто одеяло, которое кто-то уронил с верхнего этажа. Я подошла поближе и увидела, что булыжники вокруг залиты кровью. Жидкие седые волосы…

Я не закричала. Кричать — это не в моей натуре. Мне стало плохо. Я добралась до порожка кухонной двери, опустилась на него и уронила голову на руки. Это была мадемуазель Софи. Мне не надо было подходить ближе, чтобы убедиться в том, что она мертва. Причудливо распростертое тело, кровь, неподвижность… Сердце забилось так сильно, что казалось, оно готово выпрыгнуть из груди. Когда я наконец смогла подняться, ноги были словно чужие, будто отмороженные. Я с трудом поднялась по лестнице. Дом еще спал. Я поднялась в башенку и постучала в дверь Конора.

Конор открыл сам. Он уже не спал, а брился над раковиной, и на подбородке у него еще осталось мыло.

Когда я попыталась заговорить, мой голос дрогнул:

— Мадемуазель Софи. Лежит там, внизу. Мертвая.

Он застыл.

— Она, скорее всего, выпрыгнула из окна. Лежит там, на кухонном дворе.

Конор бросил бритву и вытер лицо полотенцем. Казалось, он слишком взволнован, чтобы говорить. Он автоматически повесил полотенце и тут как бы впервые увидел меня.

— Вам лучше немного полежать. Я провожу вас в вашу комнату. А она на кухонном дворе?

Я кивнула.

Для такого крупного мужчины он двигался очень легко. Я почти не слышала его шагов по лестнице, и только издалека донесся звук открываемой и закрываемой салонной двери. Я заплакала по несчастной душевнобольной старухе, которая вынуждена была выброситься из окна из-за того, что никому не была нужна в этом унылом, равнодушном мире.

Немного спустя я встала, умылась и пошла вниз, обогнав Эгана на лестнице.

— Вы так рано встали, Керри. А я только собрался ехать за хлебом.

Я сказала ему о мадемуазель Софи. Он уставился на меня, кровь отлила от его лица. Вошел Конор, и Эган повернулся к нему.

— Я позвонил доктору Фруассару и в полицию в Дьенне, — сказал Конор. — Я побоялся ее трогать. Только накрыл одеялом.

Эган прислонился к стене и на момент закрыл глаза. Потом хрипло сказал:

— Она совсем сошла с ума, если решилась на такое.

— Я не думаю, что она сама выпрыгнула, — сказал Конор. — Такие старые женщины, как Софи, не признают самоубийства.

Я обомлела. А Эган спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Ставни и стеклянная дверь были открыты. Может быть, она подошла к ним, чтобы закрыть их, и упала. Может быть, у нее закружилась голова. Она почти ничего не ела последние несколько дней.

Окна на «Ферме» были большие, от пола до потолка, и внизу была только маленькая декоративная решетка. Было легко представить, как она наклонилась вперед, чтобы дотянуться до ручки, и потеряла равновесие. Я предпочитала думать именно так, иначе надо было предположить, что ее просто довели до самоубийства. Меня охватил ужас, когда я подумала, каким глубоким должно быть горе, чтобы человек решил покончить с собой.

Арман и Лаура спали долго и проснулись оттого, что приехал полицейский автомобиль и «скорая помощь». Они появились и потребовали завтрак. Эган все рассказал Марии. Она спустилась с ним, бледная и испуганная, как дитя, и, всхлипывая, сказала:

— Это ужасно, Керри. Особенно для вас. Ведь вы первая нашли ее.

— Мария, — сказала я, собираясь сообщить ей то, о чем думала этим утром, когда осталась одна. — Как ты считаешь, неплохая мысль, если мы уедем из «Фермы»? Мы могли бы попутешествовать где захотим…

— О нет, Керри! Я никогда не оставлю Эгана!

Дежурный полицейский офицер прошел на кухню и освободил место на столе, за которым он собирался допросить нас. Он записал все, что сказал каждый из нас, и попросил нас подписать показания.

Конор, ожидавший нас в холле, сказал: