К тому времени мои наркотические авантюры начинали отражаться на группе. Я пропускал репетиции, потом шёл на некоторое время в AWOL, и я начинал отдаляться от Фли. У нас был контракт на запись и много работы, а я лежал на полу в моей квартире в Заставе, завёрнутый в какие-то одеяла, после несчастной ночи приёма наркотиков, стараясь заснуть. Однажды я был как раз в такой ситуации, и в дверь постучали. Это был Фли. Он вошёл в комнату, где царил запущенный беспорядок, и посмотрел на меня: “Энтони, вставай!”.
Я сел.
- Я не могу больше справляться с тобой. Ты слишком испорчен. Я должен уйти из группы.
Я проснулся, потому что это было не то, что я ожидал от него услышать. Я думал, ты скажешь: “Чувак, ты не в порядке, мы должны поговорить о том, чтобы ты больше не принимал так много”. Но когда он сказал, что он должен уйти из группы, все мои клетки затряслись, и я был в ужасе. Это было первое ощущение того факта, что я мог разрушить созданную нами мечту об этой удивительной фанк-группе, которая танцевала, излучала энергию и секс. Я больше всего хотел быть в этой группе с Фли. Но как мне донести это до него? И вдруг мне в голову пришла идея.
“Фли, ты не можешь уйти”, - умолял я, - “Я собираюсь быть Джеймсом Брауном (James Brown) восьмидесятых”.
Ну как он мог спорить с этим?
6.
"Красные и горячие"
После того, как мы подписали контракт со звукозаписывающим лейблом, Фли и я сделали офисы EMI нашим домом вне дома. Немного людей там относились к нам хорошо, и у нас было определённое чувство, что если бы там был избранный круг групп на их лейбле, мы бы не были в нем, а были бы оставлены на его дне. У нас даже были проблемы с проходом мимо охранников на главном входе. Каждый раз, когда мы шли туда, мы проходили мимо огромного Роллс-ройса, припаркованного у входа. Мы спрашивали, чья это машина, и они отвечали: “О, это машина Джима Мазы (Jim Mazza). Он глава компании”. И когда бы мы ни просили о встрече с ним, нам всё время говорили, что нам не стоит этого делать. Он не занимался каждодневным ведением дел каждой группы. Я могу вам гарантировать, что он даже не знал, что группа Red Hot Chili Peppers вообще существовала на его лейбле.
Однажды Фли и я пошли туда днём, и Джэйми Коэна (Jamie Cohen), который и подписал нас на лейбл, не было на месте. Мы потребовали увидеть босса, и его секретарша вышла и сказала: “Его нет сейчас. Он на очень важном собрании правления со всем персоналом EMI International. Они все туда ушли”.
Мы с Фли выглянули за угол, посовещались и решили, во что бы то ни стало, привлечь к себе внимание в EMI. Мы пошли в небольшую ванную, разделись и направились прямо к двери, за которой проходило собрание. Мы ворвались туда, запрыгнули на стол, бегали туда-сюда, орали и бесились. А потом мы обернулись и поняли, что на собрании были не просто люди. Это была целая интернациональная команда EMI со всего мира. И у них были эти их дипломаты и бумаги, и графики, и таблицы, и ручки с карандашами, а мы всё это разнесли к чертям. Когда всё успокоилось, мы спрыгнули со стола, выбежали из комнаты и с трудом надели трусы, отбиваясь от охранников, которым сообщили о нашем вторжении.
Мы рванулись вперед как две капли ртути и смылись от охраны через парковку и вверх по Голливудскому бульвару, после чего мы примчались в Уэдлз парк. Там мы присели и забили огромный, толстый косяк зелёной Гавайской травки, чтобы отметить то, что мы дали знать EMI, кто мы такие. Где-то на половине косяка, меня начало хорошенько забирать.
“Хорошая была идея, правда?”, спросил я Фли “Но вдруг они вышибут нас с лейбла? Им всё это явно не понравилось. Ты только подумай, как они на нас орали. О боже, что если у нас никогда больше не будет контракта?”. Когда нас отпустило, мы позвонили Линди (Lindy Goets, менеджер RHCP) узнать, не выкинули ли нас ещё.
Но это всё в результате по-тихому развеялось, и мы готовились к записи нашего первого альбома. Джэйми и Линди хотели знать, кого мы хотели видеть в роли продюсера альбома. Фли и я без сомнений предложили Энди Гилла (Andy Gill), гитариста Gang of four. Их первый альбом Entertainment вдохновил меня снова начать танцевать, когда я жил с Донди (Donde). Их музыка была такой угловатой, жёсткой и резкой, воплощением такого художественного английского фанка. И лирика Гилла была великолепной и социополитичной. Но всё указывало на то, что они не воспринимали себя слишком серьёзно.