Счастье 17.06.2009

Не надо ни тюрем ее, ни раздолья

(записки охотника из подполья!),

ни сказок заветных, ни книжек запретных,

ни шишек, ни мишек, ни рощ заповедных,

ни Смольного дней, ни столетий Кремля,

ни леса, ни пней, ни шиша, ни рубля.

111.

Не надо ни дум, ни словесного дара,

ни чести, ни гонора, ни гонорара

(отправьте что следует тетке в Cаратов),

ни премий, ни лавров, ни лар, ни пенатов,

ни места в отеле — чего это ради я

поеду ломаться на родину радия?

Пускай она сеет свои пестициды

и пятна выводит, и копит обиды.

Не надо соломы, не надо назема,

суглинков, болотин, песка, краснозема.

Ни дяди, ни тетки, ни грязи, ни тины,

ни пяди, ни сотки, ни десятины.

Не надо скотины, не надо коня,

ни черной годины, ни белого дня —

посадника, всадника, Меня, меня!

ШАНСОН РЮСС

(Солженицын)

То не Штирлица осьмнадцатая серия,

не ягоду-ежевику сплюнул Берия,

то не враг ступил на грудь стопою плоскою — Ольда скальда повязала поворозкою.

Одолела, полонила злая силища,

нет просвета, нет исхода из узилища.

Ни лабаза, ни обоза, ни оратая —

долороза матка, лоно волосатое.

Не узнать Россию, сколько ни оглядывай:

То Надеждиной была, а стала Лядовой,

оскудела силой пешею и конною

и горшок накрыла древнею иконою.

И какого не хватало в пасти уда вам,

чтоб явить сии напасти чудом юдовым,

горемычным и заплечным, змейгорынычным,

промфинплановым вчера, а нынче рыночным.

Заросла Росссия ряскою да рясами,

пустосвяты, мясопусты, пустоплясы мы.

Балалайка-балаболка бестолковая,

место пусто, место лобно, вошь лобковая.

Ветхий срам прикрыли мы ветошкой рваною,

забелили дегтем щи, а не сметаною,

коротенька тая ночка, чтоб жениться нам, —

бобылями погуляем с Солженицыным!

ДВОРЕЦ КУЛЬТУРЫ РАБОТНИКОВ ТОРГОВЛИ

им. Второй Пятилетки

(«Колпак с бубенчиками» Пиранделло)

Холсты зимы раскрасив краской лета

и тупику придав обличье дали,

расписывал заезжий Каналетто

Италию на Крюковом канале.

Белковых тел наделавший из гидры,

провозгласивший праздник мясопустый,

он из мочи выуживал цилиндры

и в кролика преображал капусту.

Бабищу Прибыль выгнали со срамом

и закидали черствыми сырами.

Уж коли вознесли торговлю храмом,

ужель терпеть торгующих во храме?

Нужда как добродетель возрастала.

Блаженный францисканец общепита

не отличал понятья идеала

от смежного понятья дефицита.

Кому жратва приснится с этих татор?

Был голый год продлен и вис в зените.

И дефицит, как некий Пантократор,

провозглашал: придите и ядите.

Мы не умрем, но в холодильник ляжем

и, тленные, преодолеем тленье,

и вновь гастрономическим миражем

заманим вас в лабаз пресуществленья.

Где плотью агнца облекались кости,

где облака белели грудой лярда,

где очередь росла к отделу гостий

и где Филиппа звали Эдуардо.

ЕЩЕ ТРОЙКА

Штык в буржуйский сальник погружая —

мир и труд и праздник урожая.

Расскажи про серп, звезду и молот,

про Дальстрой, Жиртрест и Волгоголод,

как Россия, Сталинград и Сталин

в соцсоревновании отстали,

обнаруживая неустройства

в деле славы, подвига, геройства.

Как потом отведали новинок —

нецензурность, выборы и рынок ,

презентации, тусовки, пуще —

пьянку зубров в Беловежской пуще,

и — крещендо шоковых ударов —

третий в поколении Гайдаров.

Труд ваш нуден и рассудок смутен,

православье, поголовье, Путин,

троица, триада, птица-тройка,

портомойня, банька, вошебойка...

СОНЕТ О КАГАНОВИЧЕ

Сапожникова сына образуй —

и вот пленяет Каганович Лазарь:

не жопочёс, скорее рукосуй,

не говноед, скорее чистый разум.

Прочисти уши и глаза разуй!

Пристало ли пристать к нему заразам?

достанет ли когда-нибудь маразм

того, чьи зенки — вакса, не лазурь

и чьи усы чернее антрацита?

Он обсоюзил ножку шито-крыто

и между лилий нежное пасет.

И дщерь его возлюбит именита:

на животе пшеничном приползет

к нему Россия, сука, Суламита.

∗∗∗

В кинокунсткамере Кира Муратова

в ряд разложила свои экспонаты.

Лепит горбатого, режет беспятого

без хлороформа и даже без ваты.

Горло сожмется и клапаны сузятся,

но не иссякнет сотворчество твари,

даже и ежели муза-соузница

на четвереньках ползет в абортарий.

Даже и ежели Гетевы Матери

кадры представят из киноархива,

как прерывают беременность в ватере

где на бачке, а где и без слива.

Долго ли коротко ль, встречи и проводы —

долгая жизнь, а звалась Короткова! —

разве услышат в милиции доводы

матери, сына забравшей в оковы?

А за столом с протокольными мордами —

как тут оставить таких без догляда? —

вместо баранины — морговы органы

рядом с бутылкой крысиного яда.

И переводит, ступая на лестницу

из подземелья наверх, к евронемцам,

на позитивы циркачку-наездницу,

на негативы Мадонну с младенцем.

Девушка-грушенька, ягодка, родинка,

в нежном подбрюшье Крым и Одесса —

сверху и снизу черная родина,

Черное море и черная месса.

∗∗∗

Рассказать, как гужуется Баба-Яга

ни гу-гу, ни мур, ни говна-пирога,

Костяная нога, жестяная ступа,

а шишей, а шишиг до хрена, до пупа.

У Яги на столе не харчи, а харчки,

не битки, а пинки, не борщи, а свищи

угощает ужо, обещает ишшо,

а с ничем пирожок и уже хорошо.

Пожалейте Ягу, присылайте ребят —

все равно по углам петуха теребят.

Присылайте к Яге на постой, на поклон,