Счастье

— Полегче. Тут тебе не дискуссионный клуб. Не увлекайся, пожалуйста.

— Я же вижу, как ты рассуждаешь. Конечно, говоришь ты, таких, как Воропаев, тысячи, и потому он — Воропаев — не может меня, то есть тебя, интересовать в меру своей одной, тысячной ценности. Людей ты берешь оптом, — поштучно их нет смысла изучать. А ведь это глупо, Корытов, тут, брат, даже и не пахнет марксизмом.

Ему хотелось поговорить, но Корытов сухо прервал его:

— Об этом мы в другой раз побеседуем. Говори, зачем пришел.

— Шел я поступать к тебе в пропагандисты, — сказал Воропаев, улыбнувшись, потому что увидал, что Корытов и не поверил ему и вместе с тем обрадовался. — Да, да, даю честное слово.

Нахмурившись, чтобы придать лицу значительное выражение, Корытов сел в свое кресло.

— Уверен был, что придешь, — и с размаху рубанул рукой по воздуху. — На пари готов был итти, что так получится. Ну что ж, я рад. Не нам, брат, с тобой, старым партийным работникам, на этих дачах жить, не наша это профессия. Пускай другие живут, — и, приметив несогласие на лице Воропаева, воскликнул с искренним удивлением: — Да на что тебе дача? Лучше взять тебе хорошую квартирку, близ моря, у набережной. Нет, правильно, честно ты поступил. Ну вот, давай и договоримся. Кем хочешь? Пропагандистом, инструктором? На все согласен. А то выдумал — дом ему. Полковник, начальник политотдела корпуса, шесть орденов, печатные труды...

Корытов быстро, без единой ошибки выбирал из памяти анкетные данные о Воропаеве, и тот должен был невольно признать, что у секретаря отличная память.

— Да ты же, чорт тебя возьми, какой опыт партийно-массовой работы имеешь! — продолжал голос Корытова.

— Не уговаривай, я же сказал тебе, что хочу работать в райкоме. Но сначала устрой жилье. Это мое непременное условие.

— Лена, Леночка! — входя в раж, прокричал Корытов, кивая в то же время в знак согласия со словами Воропаева.

— Да что она у тебя — управделами, что ли?

Безмолвно вошла Лена.

— Все у меня в разгоне, я да она одни остались. Ключи от общежития у тебя, Леночка? Надо койку устроить товарищу Воропаеву.

— Позволь! Что за чепуха, какую такую койку? Ты мне дай квартиру, вот ту самую, близ моря, на набережной, я же ребенка должен привезти, пойми ты, наконец. И сам до чорта болен.

— Все со временем будет, — сказал Корытов. — Квартиру я тебе хоть сейчас назову. Приморская, восемь, квартира одиннадцать, — свою отдаю, понял? Владей. Лучшей квартиры в городе нет. Ну, а все-таки жить пока что придется тебе в общежитии, понял? В квартире твоей нет ни одного стекла, ни одной рамы, печи сломаны. Понял? Куда бы нам его поместить? — обратился он к Лене. — Кто с тобой рядом?

— Мирошин.

— Ага! Прекрасно. Вот пускай мирошинскую комнату и занимает. Ключи у тебя? Воропаеву всего дня на три, а там видно будет. — Он обратился к Воропаеву: — Завтрашний день тебе на устройство, на подготовку, а послезавтра поедешь по колхозам. Я тебе дам три колхоза, побудь там с неделю, поговори с людьми, помоги им. А с обкомом я насчет тебя сам договорюсь.

— Куда же я денусь по возвращении?

— Лена тебя опять куда-нибудь сунет. У вас все так живут. Крутимся, как карусель. Ну иди, Леночка.

Они остались вдвоем.

— На фронте тебе было, конечно, легче. Там у тебя адъютанты, автомобили, телефоны. Приказал — сделали. Так? А у нас здесь, в тылу, в побитых местах, — чистое горе. Вот я тебя командирую за двадцать пять километров, а машины у меня нет, и телефона тоже нет, и почта только два раза в неделю пешком ходит. Понял?

Вид у Корытова был страдальческий, точно он хвастался трудностями, преодолеть которых не мог.

— У вас все так настроены, как ты? — иронически спросил Воропаев. — Зачем ты сам себя уговариваешь, что неудачи неизбежны?

— Вот-вот-вот. Об этом я и хотел с тобой поговорить. Ты мне, друг, должен организовать у нас в районе черкасовское движение. Дворец тебе тогда дадим, ей-богу, — с шутливой пренебрежительностью взмахнул рукой Корытов.

— Да что ты толкуешь мне о черкасовском движении. Я знаю Черкасову, я с ней помногу беседовал и понимаю, откуда и как у нее появилась идея движения. Ты помнишь, с чего она начала — с дома сержанта Павлова, с этого знаменитого сталинградского дома-легенды. И знаешь, почему? Потому что, откровенно говоря, боялась, что понаедут новые люди и в суматохе не вспомнят о знаменитом доме, и погибнет слава, забудется подвиг. Ей захотелось поначалу собственно не город восстановить, а только один этот дом — во имя самолюбия. И она восстановила его, но за это время почин ее был подхвачен печатью, общественностью, партией, обобщен, как ты любишь говорить...

— Ага! Видишь? Все-таки обобщен! — успел вставить Корытов.

— ...поднят на огромную высоту и стал движением, потому что его приняли десятки тысяч людей и прежде всего сама Черкасова. Она оказалась сродни этой высоте и не упала, а удержалась на ней.

— Вот-вот-вот. Ты и стань на место Черкасовой, прочувствуй, обобщи опыт... Да, да, да. А как же? Зарази энтузиазмом! Ты человек горячий!