Счастье

— Какое у тебя, оказывается, длинное красивое имя. А знаешь, Василий Михайлович, я тоже была в детстве сперва очень маленькой, и меня все вокруг звали Танькой, а потом вдруг однажды назвали Татьяной, и я сразу за одно лето взяла и выросла.

— Ну и чё? — сказал Василий Михайлович.

— А то, что ты, Вася, однажды тоже вырастешь. И станешь большим и уважаемым человеком.

— Чё, правда? — Копейкин спросил с большим удивлением, а потом вдруг расхохотался. — Нет, в самом деле? Или вы чё, так шутите? Ну вы даете, Татьяна Петровна! А-ха-ха.

— Ты напрасно смеешься, Василий Михайлович, давай я тебя буду так называть, чтобы ты поскорее вырос.

— Чё, правда вырасту?

— Это я тебе обещаю совершенно точно: ты обязательно вырастешь.

Татьяна Петровна понимала, что ведет себя абсолютно непедагогично. Она сошла со своего директорского пьедестала, она не стала ругать Копейкина. Василия Михайловича. Отчасти еще потому, что все вокруг только и делали, что ругали его, и он сам давно не обращал на эту ругань никакого внимания. Более того — возможно, он для того и пакостил всем вокруг, чтобы на него наконец обратили внимание.

— И вот что еще я тебе обещаю, Василий Михайлович, — продолжила она очень серьезно, как будто говорила со взрослым. — Я не стану отчислять тебя из интерната. Хотя все учителя только этого и ждут, по правде говоря. Потому что считают тебя человеком отпетым, конченым то есть. — и опять она поступила чрезвычайно непедагогично. Нельзя же вот так прямо заявлять ребенку, что он человек отпетый.

— Ну и отчислите, мне-то чё, хуже будет? — огрызнулся Копейкин и чуть было не ругнулся, но прикусил язык. — Ну и пожалуйста. Не одна ли малина, в каком интернате...

— Послушай, Копейкин, я оставлю тебя в интернате под свою личную ответственность, понял? — она слегка повысила голос.

— А вам-то чё, больше всех надо? — Копейкин опять чуть не выпустил изо рта ругательство. — Такая добренькая, да?

Коллеги потом именно так и спрашивали: «Татьяна Петровна, а вам это надо?» — именно возиться с этим Копейкиным, как с наследным принцем. Задания по математике с ним выполнять, по двадцать пять раз повторять одни и те же правила, пока он наконец не поймет и не усвоит это все, дальше — ни шагу. Спешить некуда.

Так Копейкин и таблицу умножения усвоил, и навыки устного счета, и приемы запоминания. Он даже научился рисовать геометрические фигуры от руки. И хотя Копейкин утверждал, что «в гробу видел эту вашу сраную математику, больших денег у меня никогда не будет, а мелкие я и так подсчитаю», Татьяна Петровна упорно забирала его после уроков в свой кабинет и там между третьей и четвертой задачей мимоходом выспрашивала всякие житейские мелочи, как с ним обращался отец, не бил ли. Бил, конечно, как же без этого. Других методов воспитания не знала семья Копейкиных. Но Васе нравилось, когда отец возвращался домой навеселе. В подпитии он добрым делался, сидел на кухне и плакал, что никудышный он человек, заработать прилично не может, а все почему? Потому что фамилия у него такая — Копейкин. И ты, Васька, Копейкин, а значит, будешь таким же нищебродом, учиться тебе вовсе незачем, что толку-то, когда заработать все равно не дадут трудящемуся человеку. Представляете, у нас дома даже радиво не работает... Ну и так далее.

Вот тут-то, на этом открытии глубинных причин нищеты и безобразия в семье Копейкиных, впервые царапнула Татьяну Петровну одна простая мысль.

— Вась, а ты по дому скучаешь? — спросила она.

— Мне и тут неплохо, — буркнул в ответ Копейкин, но больше ничего не сказал, хотя на самом деле сказал очень много. Если тут неплохо, то есть хорошо, значит, там...

Татьяна Петровна даже помотала головой, скидывая морок. Стоило ли обольщаться? Копейкин был очень сложный ребенок, который ни минуты не мог сидеть спокойно, раскачивался на стуле, крутил головой, а засыпая, сосал кончик простыни — так рассказывали нянечки.

Вторая четверть подходила к концу, на носу были новогодние каникулы, и Татьяна Петровна размышляла с оттенком ужаса, как же теперь Копейкина отправить домой на каникулы, к пьянице папаше, который опять его бить начнет, естественно. У мальчика экзема почти прошла, остались на локтях небольшие бляшки — Татьяна Петровна справилась в интернатском медпункте... Экзема у Копейкина, может, от такой жизни и возникла, а потом вследствие экземы — агрессия против всего мира, такое случается, она читала в журнале «Здоровье». Нагрянуть, что ли, домой к Копейкину со школьной проверкой? Увидеть все собственными глазами? А что, в обычной школе учителя начальных классов ходят по домам, смотрят, есть ли у ребенка нормальные условия для учебы... Боже, что за мысли лезут в голову. Кому сказать, так ведь решат, что совсем с ума сошла Татьяна Петровна, чтобы из-за какого-то сопляка... Да и травить потом наверняка начнут директорского любимчика, дети такие, они фаворитов на дух не переносят.