Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний

В пионерской комнате нас набралось девять человек. В центре на полу стояла бутылка. Димка немного повозился около столешницы и таки открыл, пролив совсем чуть-чуть. Это было пиво. А потом мы по кругу глотали из горлышка горьковатую пенящуюся жидкость и под конец почувствовали себя вусмерть пьяными. На дне оставались еще глотка три, как в дверь начали рваться с воплями: «Откройте немедленно! Что вы там делаете?!» Пока швабра, на которую была закрыта дверь, еще держала оборону, Димка сунул бутылку в угол, за знамя совета дружины, и по его знаку Олег с Зиной вытащили швабру. В комнату ввалилась старшая вожатая Ленка в сопровождении наших вожатых. Наш отряд она ненавидела. И потому, что она в лагере была новенькая, а мы ездили сюда годами и привыкли к старой вожатой. И потому, что нарушали правила и все время качали права. Да и просто потому, что характер у нее был поганый, а простым давлением подчинить нас не получилось. Вот она и злилась. Она некоторое время глядела на нас – печать греха светилась на наших лицах. Выдал нас Костик. Он не мог пересилить себя и все смотрел и смотрел в тот угол, куда Димка запихнул бутылку. Ленка проследила за его взглядом.

Потом начались допросы, очные ставки, шантаж и давление на свидетелей. Костик и так был хлипкий, и запугать его совсем ничего не стоило, а Зине пригрозили тем, что прямо сейчас позвонят родителям. Да и не сердился на них никто – их так колбасило и раздирало чувство вины, что Костик зубами стучал танец с саблями, а Зинку еще дня три выворачивало. Вожатым и нам, понятное дело, влетело, но Пашка и Димка были назначены крайними – Пашка за то, что принес бутылку, Димка – за осквернение знамени. Ленка настаивала на том, чтобы ребят выгнали из лагеря. Спасти их не мог никто. Но можно было отомстить.

А тут как раз конкурс инсценированной песни.

Идею подал Володя – тезка и знаток творчества Высоцкого. Песню о королевском стрелке мы выбрали потому, что там одновременно можно было сделать несколько штук: во-первых, спеть песню почти запрещенного автора, во-вторых, невозбранно несколько раз произнести со сцены слово «портвейн», в-третьих, намекнуть на репрессии и открыто, хоть и на сцене, оказать сопротивление Ленке. Володю выбрали на роль короля. Главную роль должна была играть я, как самая талантливая актриса. Зинке выпало изображать принцессу, Костику – чудовище. Быстро выучили песню (ну то есть как выучили, Володька подобрал на гитаре аккорды и приблизительно показал мотив) и раскидали мизансцены. Вожатые, горевшие местью не хуже нашего, согласились нас прикрыть и аккомпанировать. Конкурс должен был состояться в четверг, а машина с Пашкой и Димкой уходила в пятницу. Еще день мы репетировали в обстановке полной секретности, отказались от прогона на сцене, что само по себе дало сигнал всему лагерю: «Это будет бомба».

Наш номер был пятым. Зрители подгоняли малышню и вскакивали с кресел от любопытства. И вот зал затих, на подмостки вышел Володька. Он шел настолько узнаваемой походкой старшей вожатой, что у зала перехватило дыхание. Надрывая связки, Володька пел о королевстве, где все тихо и складно, где «появился дикий вепрь огромадный – то ли буйвол, то ли бык, то ли тур». На словах о вепре Костик, маленький тщедушный Костик, проскакал из кулисы в кулису. Володька зашелся в кашле (как по сюжету) и пропел декреты о том, что «зверя надо одолеть наконец», но так точно передал Ленкины интонации, что в зале начали хрюкать. На словах «тот принцессу поведет под венец» он вытащил из-за трона Зинку и чувствительно шлепнул ее по заднице. Это явно была импровизация, потому что Зинка покраснела и испепелила короля взглядом. Но король и глазом не моргнул. И только нам было понятно, что он придумывал всю эту сцену для того, чтобы прикоснуться к Зинкиной попе. Мы из-за кулис видели, как он самодовольно улыбается ушами, но голосом он приказал привести стрельца.

А дальше был мой выход. «На полу лежали люди и шкуры» – двое моих соотрядников лежали, а Олег изображал медведя. Я приподнялась на локте и показала, как пью меды из граненого стакана, при этом мой локоть пришелся Олегу ровно между ребер. Олег пискнул, но продолжил петь. И в этот момент мы почувствовали, что зрители прочитали намек со стаканом, и тишина стала резонировать с каждым нашим словом или движением. Потом массовка превратились в трубадуров, которые заломали мне руки и поволокли к королю.