Счастье ходит босиком

На том и порешили. Лиза села за петицию. Сначала она описала достоинства Елены Сергеевны, потом сдержанно упомянула о некоторых разногласиях между учительницей и директором, которые привели к конфликту, в результате которого «старейший учитель школы вынужден, защищая честь и достоинство, подать заявление об уходе». От лица трудового коллектива Лиза просила аннулировать это увольнение, а также обратить пристальное внимание министерства на обстановку в школе и методы руководства Торпеды.

Щеки Лизы пылали революционным огнем. Она встала на сторону униженной и оскорбленной Елены Сергеевны и знала, что вечером, написав об этом в Фейсбуке, она соберет рекордное количество «лайков». Общественность ее поддержит, нет никаких сомнений.

Дело было сделано. Лиза разослала текст по электронным адресам коллег, приписав, что ждет от них реакции.

Первой откликнулась Вера.

– Лизок, привет!

– Привет! Давно тебя не слышала, – пошутила Лиза. Она была в приподнятом настроении.

– Лизок, ты написала, что ждешь реакцию. А какую?

– Что какую?

– Ну какую реакцию ты ждешь?

Лиза растерялась.

– Я имела в виду, что тот, кто согласен подписать, пусть мне об этом напишет.

– А кто не согласен?

– Тот просто промолчит.

– А-а-а, – протянула Вера. – И много написало?

– Пока тишина, но мало времени прошло.

– Ладно, подождем, – вздохнула Вера и положила трубку.

Лизе не понравился этот разговор. Червь сомнения и беспокойства зашевелился в ее душе. Через час она проверила почту. Писем нет.

Раздосадованная Лиза начала обзванивать коллег.

– Добрый вечер, Николай Петрович! Вы мое письмо читали?

– Какое письмо?

– Будет время, откройте почту, пожалуйста.

– Открою-открою, но только вы на меня, Лизонька, не рассчитывайте.

– В каком смысле?

– В смысле поддержки огнем. Сами понимаете, возраст, сердце слабое.

– Так вы читали письмо?

– Какое? Ой, внуки орут, ничего не слышу…

Лиза скорее положила трубку, чтобы набрать следующий номер.

– Валентина Николаевна, добрый вечер!

– Да, дорогая.

– Вы письмо мое читали?

– Читала, дорогая. И подумала, какая же вы у нас молодец!

– Вы подпишетесь?

– Зачем? Моя подпись ничего не добавит к сказанному. Главное, что я полностью согласна и буду молиться за успех этого мероприятия.

– Спасибо, это нам сильно поможет.

– Не сердитесь, дорогая, но у меня дочка в выпускном классе, на золотую медаль идет. И, как назло, она учится в нашей школе. Давайте не будем усложнять ей жизнь, – вкрадчиво попросила она.

– Давайте, – согласилась Лиза, вложив в голос максимальную дозу сарказма. И нажала отбой.

Больше она никому звонить не стала.

Но позвонили ей.

– Лиза, простите, что без отчества, – кажется, Елена Сергеевна плакала, – я хочу сказать… у меня нет слов… это так важно для меня… независимо от результата…

– Елена Сергеевна…

– Не говорите ничего. Ваш поступок… Спасибо вам, Лиза, у меня же никого больше нет… Только наш коллектив… И спасибо за вашу смелость… Не стану надоедать, спокойной ночи. – И Елена Сергеевна положила трубку, успев судорожно всхлипнуть на прощанье.

Лизе стало совсем тоскливо. «Трындец», – подвела она итог проделанной работе. Что мы имеем? Елена Сергеевна знает про письмо, заранее умывается слезами радости и благодарности, ее просто распирает от гордости за коллег. А коллеги, совсем как у Чуковского, «и сидят, и дрожат под кусточками, за болотными прячутся кочками». Под письмом вместо столбика фамилий будет стоять одинокая и сиротливая подпись Лизы. Столбик подписей – это сила, это таран, которым можно крушить несправедливость. А одна подпись? Как будто голубь на листок накакал. Получается не коллективная петиция, а глас вопиющего в пустыне. Лиза горько усмехнулась и ощутила, что привкус индивидуального геройства какой-то терпкий на вкус, от него першит в горле, как от недозрелой хурмы.

Но она же не Чуковский! У нее есть принципы, убеждения, гражданская позиция. Она не свернет и не вильнет. Но тут же голос разума шепнул ей, что и Елена Сергеевна отнюдь не Пастернак. Поэта, конечно, необходимо было защитить. Но стоит ли учительница биологии таких нервов – вот в чем вопрос. И потом, неужели нельзя в ее возрасте как-то уже научиться элегантно одеваться, нельзя же все время ходить в одном и том же, нужно на личном примере прививать детям эстетический вкус.

От этих размышлений у Лизы стало пусто и тревожно внутри живота, и она поспешила на кухню, чтобы бутербродами и сладким чаем успокоить себя. Но не успела отрезать кусок колбасы, как телефон опять выдал заливистую трель. «Что-то многовато звонков на сегодня», – устало подумала Лиза.

– Добрый вечер, Елизавета, – Торпеда всегда обращалась к ней без отчества.

Лиза ощутила сухость во рту. Оперативности Алевтины Павловны можно было позавидовать.

– Что же вы молчите? Елизавета, нам надо поговорить, – сухо и деловито продолжила Торпеда.

– А что говорить? Вы не правы в ситуации с Еленой Сергеевной. – Лиза вспомнила, что нападение – лучшая форма защиты.

– Возможно, – с ноткой удивления ответила Торпеда, – но я сейчас не намерена обсуждать свои кадровые решения. Я звоню по другому вопросу.