Счастье на бис

Она почти стонет. Масляная краска, самая обыкновенная. Воняет как… Как ей и положено вонять. Приступов не было где-то неделю. Он соскучился? Одна надежда, что улица да еще ветерок. Отбирать кисточку уже бесполезно, он почти докрасил. Скамеечка получилась красивая, спору нет. Но так как садиться на нее сейчас явно не стоит, Сашка устраивается на пеньке, который обычно служит им столом. В хорошую погоду она накрывает на нем полдник. Всеволоду Алексеевичу на улице любая еда в два раза вкуснее.

– А ты чего с волшебной говорилкой? – он замечает планшет в ее руках.

– Да вообще-то шла показать вам одну вещь. Точнее, дать послушать.

Сашка нажимает на экран «волшебной говорилки», с которой у Всеволода Алексеевича сложные отношения. Ему трудно попадать по мелким изображениям, да и в целом интернет он недолюбливает, предпочитая старый добрый телевизор. Правда, со спутниковым вещанием и полным пакетом спортивных каналов. Сашка прибавляет громкость. Из динамика доносится до боли знакомый голос.

«Ты моя судьба, Катылхан. Ты мой край родной, Катылхан. Сердце мое всегда с тобой, Катылхан». Шедевр… И в плане музыки, и в плане, прости господи, поэзии.

– Это что? – Всеволод Алексеевич распрямляется, упирая руки в бока – краска с кисточки капает ему на ботинки.

– Это песня «Катылхан моя судьба», – ехидно поясняет Сашка. – Сегодня в интернете выложили.

– Где ее откопали?

– Скорее к вам вопрос. Может, в том самом Катылхане и откопали. Это, кстати, где?

– Понятия не имею.

– Да ладно! А поете так, как будто там половину жизни прожили. Лучшую половину, начиная с детства.

– Саша, ты с ума сошла? Я родился в Москве.

Совсем иронии не понимает, да? Сашка встает, пристраивает поющий про Катылхан планшет на пенек, подходит к Туманову, осторожно забирает кисточку, кидает в банку.

– Я в курсе, Всеволод Алексеевич. Поверьте, уж я точно в курсе. Мне просто всегда было интересно. У вас есть песня про Ростов-на-Дону, про Набережные Челны, про каждую деревню Подмосковья. Про Москву не говорю, это ваш город, там на целый альбом наберется. Но остальное? Даже про Николаев есть. Теперь вот Катылхан нашелся. А сколько еще найдется.

– Саша, это была моя работа. Я должен за нее оправдываться, что ли? Мне приносили, а чаще присылали ноты и слова, переводили гонорар, я записывал песню и отсылал запись. Они потом ставили ее на своих городских праздниках и радовались. Это все ваши интернеты, пропади они совсем! Сами раскапываете, что не надо, потом возмущаетесь.

Обиделся. Но Сашка не испытывает угрызений совести. Так его заводить можно. Отчитывать за скамейку и отбирать краску нельзя. А поспорить про творчество – святое дело.

– Я не возмущаюсь, Всеволод Алексеевич. Мне любопытно. Как у вас так получалось? Искренно, проникновенно! Вы правда в том Катылхане были?

– Никогда в жизни. Хотя… В советское время мы так колесили, что я мог и не запомнить.

– Однако запись сделана относительно недавно.

Она хорошо различает оттенки его голоса по годам. К его неудовольствию. Он предпочитает думать, что пел всю жизнь одинаково хорошо. Ага, и в одной тональности, и в двадцать, и в шестьдесят. Сказочник.

– Саш, ну какая разница, Катылхан, Самара или Мичуринск? Или Москва. Это все песни о нашей Родине. Поешь про Катылхан, а представляешь Марьину Рощу, в которой вырос. Родные дворы, в которых коленки об заборы обдирал, друзей, которых уже в живых нет никого. И поешь. И все нужные оттенки в голосе сами появляются. В том и заключается суть профессии. А вовсе не в том, какую ноту ты вытягиваешь и насколько чисто. Молодые этого и не понимают, кстати. Копируют внешнее, нотки выпевают. А содержания ноль. Эмоционального содержания.

По молодому поколению проехался, понимает Сашка. Недавно по телевизору увидели, как какой-то хлыщ поет его песню. Мальчик все перенял: и репертуар, и манеру зачесывать волосы назад, укладывая их на гель, и даже характерный жест рукой. Главного не понял – о чем поет. Сашка тогда возмутилась, мол, авторские права, как они могли передать кому-то песню Туманова. На что Всеволод Алексеевич резонно заметил, что не пропадать же хорошей песне, если сам Туманов больше не поет. Ну передали, и что? Ну орет ее со сцены молодой и здоровый. Толку-то? Не видел этот мальчик салюта над Москвой девятого мая сорок пятого года. Не получал хлеб по карточкам. Не стоял над могилой матери в пять лет. Не выдаст он всех тех эмоций, которые через край хлестали у Туманова. Сколько бы октав ни вытягивал.

– Так что, Сашенька, и для заказных песен талант требуется, – сообщает Всеволод Алексеевич.

И, очевидно устав стоять, плюхается на скамейку. Свежевыкрашенную.

* * *

День не ладился с самого утра. С того момента, когда выяснилось, что он рабочий.

– Нужна ваша консультация, Александра Николаевна. Да, я знаю, что вы завтра выходите. Но поймите, племянница Сан Саныча. Как кто это? Глава нашего фонда ОМС.