Счастье на ладони. Душевные истории о самом важном

Григорьевна так растрогалась своим рассказом, что ненароком прослезилась. Очнувшись от тяжелой тишины, нависшей в битком забитом сельпо, она оглянулась и увидела десятки изумленных глаз, уставившихся на нее из длинной очереди.

– Не буду я картошку жарить, – вслух сказала она, подойдя к продавщице Глашке. – Лучше семью выпечкой порадую.

Зубоскалые

– Мамо, подите лесом. У меня релакс, – Ангелина сидела на бритом коврике, растопырив жирные ляжки, и медитировала под звуки флейты, звучащей в ее хмельном мозгу опосля бурной вечеринки в честь ее же дня варенья.

– Корова не доена, дрова не колоты… – мамо по имени Агафья Зубоскалая возилась у печи, пытаясь выскрести прилипшую к пылающей кирпичной стенке лепеху.

– Угу, куры не топтаны, потолки не побелены. Я шо, мужик табе, шо ли? Заведи себе пахаря, а потом и командуй, – раскинув ручки белые, по локоть шерстью обросшие, Геля прохрипела «о-омм» и прикрыла опухшие донельзя глаза.

– Да на шо ен мне? Сапоги сымать да кормить до убою? Ну уж дудки, доня. Нажилася с одним, и достаточно.

– Я бы тожа нажилася, коли б вы не совали свой крючковатый нос в мои девичьи дела. О-ом-м-м.

– Ха, девичьи. Сорок годков, а все туда же – девка, – ухмыльнулась щербатым ртом мамо, отодрав-таки подгорелый блин. – Скоро брови на глаза присядуть, а она об праздниках кудахтает. Сходила б, што ль, за водицей колодезной!

– Фи на вас, мамо неустанное! – колыхая телесами безразмерными, Геля встала на замлевших конечностях и мгновенно поймала рой вертолетный. – О-ой, худо мне. О-ой, тяжко. Пропади ты пропадом, самопал Вишневского. Надо было более на квасок налегать.

– Ха! Квасок! С твоими габаритами лучше спирту не сыскать, – расхохоталась Агафья, заплевав сдобный блин с дырявыми краями. – Сбирайся в путь-дороженьку! Отправляю тебя тюки ворочать да в сеновал утрамбовывать. Хай дождичка не предвидится, успеешь к полуночи работку сладить.

– Ой, мамо-о, – повиснув на косяке, что дверной зовется, Геля два раза икнула, перекинула окорока румяные через порог высокий и двинулась на полусогнутых к столу кухонному. – Дайте рассолу, а то сердце выпрыгнет и по полу покатится. Помру прям тут, пред вашими очАми.

– Такие, как ты, донюшка, любого мужика перепьють и опосля гулянок в кустах валежника заморють. Ты б взялась за свои телеса да сбросила центнер – другой, а там глядишь, и прЫнц издалеча к тебе прискачет.

– Шоб издалеча меня было видать, с боками прощаться нежелательно, – подытожила доня, опуская кардан мясистый на стул древесный. – Мне б такого, шоб на руках носил да в рот заглядывал.

– Ха-ха! Руки до полу повиснут от тяжестей Гелиных, а спинка по швам разойдется. И будешь ты, донюшка, за им прибирать и доглядывать. Нынче мужик слабоват пошел. Работать не могет, под мамкиной юбкой уютнее, морду крэмом мажет, ногти напильником подтачивает.

– И то верно, – мысля перепуталась в черепке распухшем. Геля покумекала с полминуточки и окончательно выдала. – А на шо он мне, оглобля дрыщеватая, ежель с моею красотой справиться невмоготу? Пущай живет на вольных хлебах, коль пудра мамкина дороже.

– Во-от, правильно кумекаешь, милая, а мы с тобой щас блинков натрескаемся, буренку я сама оприходовую, полешки расколю, а вечерком кваском побалуемся, пирог дрожжевой испеку.

– И то, мамо, с тобою слаще, – потянувшись до хруста в коленях, Геля сладко зевнула да в койку отдыхать поковыляла.

– Спи, доня, отсыпайся, пока молодость дозволяет. А завтра в город поскачем, там свадебка у сестры намечается.

– Ха! Нашла ж себе малахольного! Будет носки за им подбирать да на веревочку развешивать.

– Ума-то мамка ей не вложила. Усе внуков дожидается. А на шо они? Гоцают, как кобылы по хате, ни вздремнуть, ни отдыхнуть как следовает. Иди, Геленька, а я сама тута пошкребу-пошкребу да на печь полезу. Ой, какая радость, шо ты у меня осталАся. Все ж не в одиночестве на моем веку вечерами пироги да блинки уминать. Вовремя я тебя на свет белый народила, авось без кружки с кваском под старость глухую не остануся.

И живут по сей день Зубоскалые, над мужиками различными потешаются, а тюки до сих пор под дождичком во все стороны расползаются.

День влюбленных

Когда Ника впервые появилась в офисе, то решила, что ей с коллективом повезло. Все были очень милы, доброжелательны, торопились ввести новенькую коллегу в курс дела. Одно смущало девушку – все женщины были гораздо старше ее, поэтому взяли покровительственный тон с самого начала знакомства.

Самой зрелой была Валентина Петровна, которая называла себя сильной и независимой во всех смыслах женщиной. Ника поняла это как статус одинокой разведенной особы, что оказалось правдой. Валентина любила потусить, на корпоративах зажигала так, что впору было звать пожарный расчет или психиатрическую бригаду. Позже оказалось, что и ругаться она умела так, что дала бы фору любому пьяному грузчику, сапожнику и прочим представителям физического труда.