– Скажем так, наглядный курс и зачёт по экстренной и полевой хирургии я прошла и сдала. Самое страшное – обстрелы. Ты не знаешь, когда и что прилетит. Впервые встретилась с пулевыми и осколочными ранениями, запущенными до крайности болезнями. А работа, она и в Африке работа. Через два месяца я уже работала в госпитале, он лишь немногим отличался от нашей клиники, там было спокойнее и привычнее. Время пролетело быстро, хотя я вернулась домой уже другим человеком. Я чётко поняла, что с каждой минутой у меня больше прошлого и меньше будущего, и решила жить настоящим.
– А как тебе Отто?
– У него можно многому научиться. Я бы назвала его в своём роде ювелиром. Вы сколько не виделись?
– Лет восемь. Не жалеешь, что сама украла у себя две недели отпуска?
– Нет. Я приходила в гостиницу только поздно вечером даже по выходным. Хотела «впитать» как можно больше информации, примеров и методов. Я на сам город отвела всего один день перед отлётом, да и то, чтобы купить презенты. Ты дочери подарок купил? Это ей исполнится пять лет. Как быстро летит время.
– Она просит планшет, а я его уже купил. Осталось научить пользоваться.
– Почему ты решился на развод? Была причина?
– Я не испытывал к Веронике ничего, кроме разочарования с тех самых пор, как ты дала мне отставку. У нас никогда не было семьи, и нужен я ей был, как рыбе зонтик. Я привёз её в свою квартиру только после свадьбы, и жили мы как соседи – это было моё условие. Но самое страшное, что и Вика ей сейчас не особо нужна. Причина развода появилась сразу, как только я, по твоему совету, установил камеру. Подробности тебе нужны?
– Не надо.
– У меня была мысль отсудить у неё дочь, но я не смог лишить её матери, вспоминая твою реакцию на отъезд Вари, а теперь думаю, зря я этого не сделал.
Новый 2018 год встретили уже сложившейся компанией за городом, где провели рождественские праздники, отлучаясь только на дежурства. В клинике если и догадывались о совместном проживании Каневского и Ольховской, разговоров не вели, а вот ночные звонки на их телефоны были регулярными. Звонили и молчали.
Май перевалил на третью декаду. Погода установилась почти летняя, и майские грозы не омрачали. Александр дежурил, а Даша
заканчивала с ужином, когда её отвлёк звонок городского телефона. Телефонная трубка заменила проводной аппарат, но «оживала» при вызове редко, а линия исполняла роль связи с интернетом больше пяти лет.
– Я вас слушаю, – несколько удивилась Даша.
– Это Варя. Мы приехали в Россию, и я хочу встретиться с вами.
– Ты уверена в том, что сможешь говорить со мной без претензий? – волнуясь, спросила Дарья. – Для начала поговори откровенно с отцом и бабушкой, попытайся достучаться до него и узнать правду. Иначе наш разговор может оказаться глухого с немым. Если тебя убедили, что я плохая мать, может не стоит со мной встречаться? Наговорим друг другу неприятных вещей, о которых можно будет жалеть, но не исправить.
– Я приду к вам завтра.
– Хорошо. Я работаю до шестнадцати. Минут через тридцать-сорок буду дома. «Вот я и дождалась встречи с дочерью, – всё ещё держа трубку в руке, думала Дарья. – Что принесёт мне завтрашний день?»
Ночь далась ей с трудом. Где-то в соседней квартире на одной площадке была её дочь, которая назначила ей встречу. В семь пятнадцать она вышла из подъезда, села в машину и поехала в клинику. Плановая операция прошла без сюрпризов. Они сидели с Каневским в ординаторской «переваривая» моменты операции.
– Даша, у тебя всё нормально? – подавая её кофе, спросил Александр.
– Мне Варя вчера звонила на домашний телефон, они с отцом вернулись, хочет встретиться и поговорить.
– И чего ты боишься? Она ребёнок. Ты сколько ждала этой встречи?
– Это твоя Вика ребёнок, а Варе четырнадцать лет исполнится. У неё есть свой характер, свой взгляд на происходящее. Саш, мне как-то не по себе. А если встреча напомнит встречу в Монреале?
– Дарья Андреевна, наша скорая привезла пострадавших в ДТП. Один тяжёлый.
Ольховская спустилась в приёмное отделение и остолбенела. Пробежавшись глазами по сигнальному листу и заметив фамилию пациента, она раздавала указания на автомате. Молодого человека увезли, а его родители, которым обрабатывали раны и ссадины, с надеждой смотрели на Дарью.
– Извините, но я не смогу оперировать вашего сына по причине личной неприязни. Я не хочу попасть в очередной раз за решётку по своей наивности. Надеюсь, вам понятны мои мотивы, госпожа Вершинина? Вы мало изменились за десять лет.
– Вы давали клятву. Спасите моего сына.
– Чтобы вы, в случае неудачи, отправили меня в места не столь отдалённые? Мы это уже проходили. Извините.
– Даша, ты что творишь? Дети не отвечают за поступки родителей, а я без тебя не справлюсь, и ты об этом знаешь, – переодеваясь, говорил Александр Каневский. – Одевайся, будешь на подстраховке. Это всё о чём я тебя прошу.
– Ты хочешь, чтобы я его угробила на столе? Ты посмотри на меня. У меня руки ходуном ходят. Как я буду работать?
– Давление падает, – подал голос анестезиолог, а через пару минут сообщил: – остановка сердца.