Счастье – не пение жаворонка

А в гости к себе Степана Акимовича вместе с внучкой Малихов приглашал уже больше десяти лет тому назад. Тогда Амелия школьницей была, а её родителей уже похоронили.

Что же поделаешь, если над миром земным царствует текучка и суета сует, в которых теряется очень многое, порой, самое важное и дорогое.

Дед Рудых объяснил Амелии, что все данные, письма и прочее, всякое и разное, в старой папке находиться будут. В сундуке. Там же и в красной тряпке и деньги лежат. Тут, как он выразился, достаточно, чтобы и его по-человечески зарыть, и ей, внучке, на первое время хватит. Не жирно, пару лет скромненько просуществовать можно.

Девушка после таких вот откровений деда упала перед ним на колени, обняла его ноги. А он гладил её по голове. Боже мой, как жестоки бывают взрослые к детям, не понимая, не ведая, что творят. Но ведь и жизнь, она, зачастую – не малина. Поэтому и взрослеет подрастающее поколение очень рано. А порой и – черствеет. Но, в принципе, Амелия уже довольно взрослая, двадцатилетняя девушка.

Рано утром проснулась Амелия от жуткого холода. Обычно дед её, полуночник, всегда топил печь, и в доме хватало тепла. А сейчас уснул. Ей не хотелось вставать с постели, но деваться некуда. Надо. Не замерзать же. Пусть трудно преодолеть себя, ощущая даже под толстым ватным одеялом жуткий неуют. Да ведь и на работу ей надо собраться в тепле, по-человечески.

Она быстро и решительно встала, оделась в теплый трикотажный костюм. Её очень удивило и даже, в какой-то мере, забавляло то, что впервые в жизни дед не растопил под утро печь. Но Амелия не обижалась на него. Вот она сейчас немного приведёт себя в порядок и огонь в печи разожжёт – и в доме будет тепло и уютно.

– Ну, дед, – сказала тихо она, – ты у меня совсем разбаловался. В избе такая холодина, как на улице. Зима же, в конце концов!

Она прислушалась на мгновение. Тишина.

– Спит мой дедуля. Пусть отдохнёт. В жизни и так пахать ему много приходилось. Сейчас, Степан Акимович, одну секунду! Я хоть на ногах, но пока ещё, считай, сплю. Сейчас проснусь, как следует, и будет у нас с тобой в избе и тепло, и уютно.

Амелия включила в комнате свет. Её взгляд упал на стол, где лежали документы, бумаги и фотографии. Она всё аккуратно собрала в папку, завязала её тесёмочки. Потом отрыла дедовский сундук, и положила её на самый верх лежащей в нём одежды.

Потом она вышла на кухню, включила и там свет. Степан Акимович лежал на своём топчане на боку, укрытый одеялом с головой. Амелия громко сказала:

– Ты же потом, дедушка, будешь сам ругаться, если я сейчас тебя не разбужу. Так, что вставай! А я сейчас печку растоплю. Да ты же у меня самый настоящий сибиряк, никакого холода не боишься.

Она резко сдёрнула с него одеяло. Собиралась растормошить старика.

Амелия наклонилась к нему и вдруг поняла, что Степан Акимович мёртв. Но она не хотела, не желала верить в то, что произошло. Судорожно схватила его руку, прижалась к ней щекой. В любую, самую тяжкую беду не сразу верится.

– Ну, вставай! – прошептала она. – Не пугай меня, дедушка!

Девушка поцеловала его в лоб.

– Да, ты у меня… мёртвый, – сказала Амелия. – Хитрец. Ты всё заранее чувствовал… Ты знал! Как же я теперь без тебя? Зачем ты меня бросил одну… среди этих сугробов? Как же мне теперь жить-то без тебя, дедушка Степан?

Амелия навалилась на деда всей грудью и горько зарыдала.

Потом она резко встала на ноги и прямо в тапочках выскочила на улицу. Древцова благим матом, по-бабьи, закричала на всю улицу:

– Люди добрые, помогите! Мой дедушка… умер! Его больше на свете нет!

Амелия упала грудью на сугроб, и заголосила, завыла, по-другому и не скажешь. Девушка в неуёмном горе царапала ногтями смёрзшийся снег.

К ней стали подходить люди, знакомые и незнакомые. Подняли её, поставили на ноги. Начали, утешать, успокаивать, повели в дом.

Но прошёл суетливый и страшный день, и наступила ночь. Амелия не спала. Да и как это сделать, если в доме покойник… Впрочем, он не был для неё мертвецом. Разве может родной, близкий и единственный, ни на кого не похожий, её дед умереть? А если это так, то земная жизнь устроена не справедливо.

Она сидела у себя в комнате при включённом свете, в тёплой одежде и в упор смотрела на фотографию своей матери. Амелия ей сказала отрешённым голосом:

– Вас там теперь, на том свете, много, мама. А я тут совсем одна.

На кухне, которая и была горницей, на двух табуретках стоял гроб. В нём смиренно лежал Степан Акимович. Выражение лица у него было скорбным, а вместе с тем, виноватым и обиженным. Он, как бы, хотел сказать: «Никто меня не понимает». А чего тут понимать? Если умер, значит уже ни «есть», а «был». Но это… спорно. Так люди говорят.

Правда, не о бессмертии души думала Амелия. Жалела себя и своего бедного деда, который в жизни не видел ничего хорошего, Она осталась в полном и страшном одиночестве в огромном многолюдном мире. Не то, что не на кого было опереться, но и поговорить не с кем.

Даже не заметила Амелия, как в дом, а потом и к ней в комнату вошёл участковый уполномоченный Дима Ребров.