Счастье по обмену (СИ)

Пожарная сирена завыла в голове, когда он накрыл своей огромной ладонью, размер которой она уже успела оценить неоднократно, ее грудь и тут же легонько сжал. Это было ужасно приятно. И еще более ужасно неправильно.

— Ром… - она уперлась ладошкой ему в плечо.

— Да? — он оторвался от исследования языком крайне чувствительного места на ее шее. — Что такое, Юляш?

Она как-то сдавленно хмыкнула. Так ее давным-давно никто не называл…

— Ты торопишься, Рома.

— Тороплюсь? — дыхание у него стало как у марафонца на финише.

— Совершенно точно.

— Ок, — он помолчал немного, пытаясь выровнять дыхание. — Не будем торопиться.

Он отошел на два шага назад, и Юле внезапно до дрожи в коленках захотелось, чтобы он продолжил делать то, что уже делал. Захотелось обратно его руку себе на грудь, его язык внутри своих щек, и вообще, хорошо бы, если б он ее потрогал еще где-нибудь!

Но Роман стоял в двух шагах от нее и смотрел своим чертовски горячим убивающим взглядом.

И когда она уже успела научиться его взгляды так хорошо интерпретировать?

И тут Юля не выдержала, сделала эти два несчастных шага, которые и шагами-то назвать было нельзя, и прижалась к нему. Выгнулась в руках, которые тут же обхватили, а уже его имя пополам со стоном вырвалось совершенно непроизвольно.

Это и послужило спусковым крючком.

На нее обрушилось настоящее цунами. Которое гладило, целовало все доступные и не очень места, поглощало собой, зажигало и засасывало в свою воронку.

Она не имела ни малейшего представления, сколько прошло времени с момента первого поцелуя. Оно не отсчитывалось секундами и минутами, оно измерялось жадными поцелуями, торопливыми руками под одеждой, выгнутыми в попытке прижаться плотнее друг к другу телами.

Роман отстранился от нее, пара быстрых движений, и вот она уже обнимает его обеими своими невозможно длинными ногами, которые норовят подкоситься от наплыва чувств.

Но этим он не ограничился, подхватил ее под попу и без малейших усилий, чему отстранённо Белохвостикова все же успела удивиться, пнул приоткрытую дверь, и ввалился со своей ношей в номер.

Приостановился возле кровати, снова поцеловал ее так, что она совершенно забыла, где она и кто, и, преклонив колено, опустился вместе с нею на кровать.

Пожарная сирена завыла второй раз, когда она поняла, что за время этого недолгого путешествия на ней остались из одежды только сережки, в свою очередь Роман был еще одет.

Он возвысился над ней громадной массой, особенно большой в полутьме комнаты, стянул рубашку через голову, отбросил ее в угол комнаты, переступил с ноги на ногу, носком одной туфли зацепив пятку второй, и расстегнул ремень брюк.

Белохвостикова смотрела на совершаемое действие также завороженно, как змея подчиняется звуку дудочки факира — не отрывая глаз.

Наконец, Яковенко остался без одежды, и снова замер, разглядывая Юлю на белых простынях.

Этот молчаливый диалог глазами Юлю напряг. Она поняла, что Роман дает ей еще один, и уже явно последний, шанс отказаться, уйти, или еще лучше — прогнать его.

Но именно от этой мысли стало горько и обидно, тяжело и ужасно некомфортно.

Она вся сжалась, а потом выпрямилась на постели, встала на колени, так, что уткнулась ему в грудь, и обвила руками его горячее тело.

Романа не нужно было уговаривать снова. Он поцеловал ее, и его горячего дыхания, уверенных пальцев, сжавших грудь, хватило, чтобы все отложенное снова вспыхнуло сокрушающим огнем, разрослось, разгорелось в груди.

— Аааах… — только так можно было отреагировать на первое проникновение. На это новое ощущение чего-то внутри тебя. Теплого, живого и чужеродного.

Роман сразу поймал это «Ааах», и продлил его так, как ей хотелось: быстрее, глубже, сильнее. И только потом подумал о себе, когда она уже только принимала то, что происходит между ними.

Последний раз отчаянно ворвавшись в нее, он вдруг замер на секунду, а потом излился ей на живот.

Белохвостикова закусила губу и не сразу почувствовала, как он отстранился от нее, но сразу после этого почувствовала себя жалкой. Обида камнем застыла в горле и резко нахлынуло разочарование. Нет, не в том, как все получилось, это было настолько круто по ее меркам, что невозможно описать, а в том, что она наделала.

Импульсивный поступок явно потянет за собой недели или даже месяцы мозговыносящего самокопания, и Юле от этого открытия захотелось зареветь. Прямо в голос.

Роман вернулся с белым полотенцем из ванной комнаты, отер ее живот, выбросил его на пол, и тут же рухнул в кровать. Повозился, устраиваясь, а потом легко, будто так делал всегда, притянул Юлю к себе. Извернулся как-то, накинул на нее и на себя простынь, которая служила девушке одеялом, закинул на нее ногу, укусил за ушко, от чего Белохвостикова еле слышно ругнулась, и тут же получила за сказанное: Роман легонько куснул ее в плечо.

— Ну что ты кусаешься, — деланно-недовольно проворчала она.

— Тебе знакомо такое чувство: все настолько переполняет, что хочется или задушить, или укусить?

— Извращенец!