Счастье по случаю

Она рассматривала это лицо с изумлением. Такая Флорентина — с застывшим лицом, со сдвинутыми бровями — казалась ей совсем незнакомой. Она не узнавала в ней ту, прежнюю Флорентину, пусть раздражительную, но в глубине души всегда стремившуюся загладить свою вину. И она не решилась задать ей прямой вопрос, с горечью чувствуя, что такая попытка ни к чему хорошему не приведет. Она только пробормотала тихим голосом, как бы разговаривая сама с собой и повинуясь непреодолимому требованию своей совести:

— Брак, Флорентина, это серьезное дело.

— Вечно-то ты поучаешь, — сказала Флорентина; она произнесла эти слова с яростью, потому что теперь, когда все другие трудности остались позади, она ясно видела тот путь лжи и разочарований, на который вступила.

— Да разве я поучаю! — сказала Роза-Анна.

Ее глаза забегали. Перед ней встал образ ее старой матери, суровый и холодный, и она подумала, что, может быть, и сама на нее похожа. Она постаралась найти слова, которые звучали бы не слишком наставительно, но это было очень трудно, потому что источником всей ее духовной жизни были сухие благочестивые брошюрки. Да и враждебное высокомерие Флорентины так мешало ей проявить ее естественную нежность! Вдобавок она еще и упрекала себя. Разве не сама она оттолкнула Флорентину, когда та попыталась быть с ней откровенной?

— Я не хочу поучать, Флорентина. Я хочу только, чтобы ты знала, что в замужестве есть не одни радости. Есть и много трудностей.

Флорентина пудрилась, твердо сжав губы. Тем картинам, которые старалась вызвать в ее воображении Роза-Анна и которые смутно возникали перед ней самой в минуту пробуждения, она сознательно противопоставляла другие, которые были ей гораздо более приятны: аллея перед церковью, по которой она пройдет под руку с отцом, алтарь, украшенный цветами, свадебный завтрак в доме родителей Эманюэля, все те комплименты, которые ей будут говорить, затем их отъезд, дождь конфетти, визит к фотографу; все это будет так интересно. А потом… впрочем, ей не хотелось заглядывать так далеко. Медовый месяц… это будет весело. Эманюэль был очень добр к ней. Еще вчера, когда они строили планы на будущее, она была изумлена его заботливостью. Не то чтобы растрогана, но очень успокоена. И вдруг она почувствовала, что сполна отомстила Жану за его измену и оправдала себя в собственных глазах; это снова сблизило ее с родными, снова сделало ее достойной их уважения — ведь она рисковала его потерять, — а потому она решила, что очень ловко и умело осуществила свои планы, и улыбнулась медленной, задумчивой улыбкой, в которой сквозила твердая решимость и, несмотря на все, трагическое желание вернуться к прошлому. Она чуть было не бросилась на шею матери, но Роза-Анна уже отвернулась, постояла секунду в нерешительности и ушла в кухню.

Азарьюс ждал их, одетый в свой лучший костюм, с розой в петлице. Его свежевыбритое лицо пахло пудрой. В белой рубашке со слишком узкими манжетами и воротом он выглядел скованным и, казалось, был взволнован и несколько смущен тем, что слишком рано и как-то неожиданно для него наступил день, когда ему предстояло вести дочь к алтарю. Флорентина… сейчас она чаще, чем когда-либо, вспоминалась ему совсем маленькой — девочка с длинными косами, которые подпрыгивали у нее на спине, когда она бегала. Такой образ не вязался с приготовлениями к свадьбе, и это озадачивало его, но он скорее радовался, чем печалился. Флорентина уже выходит замуж… а он, ее отец, еще так молод!

— Ну, скоро ты будешь готова, дочурка? — спросил он.

Облокотясь о подоконник, он смотрел на крохотный кусочек неба, который был виден сквозь грязное окно, и очень громко — потому что мимо проходил поезд — говорил:

— А знаешь, день сегодня прекрасный! Все залито солнцем!