Счастье по случаю

Но вот наконец у двери их крохотной квартирки послышались мужские шаги. Роза-Анна сразу встрепенулась — ею овладело нетерпеливое желание успокоиться или узнать худшее, что бы это ни было. Положив руки на отяжелевшую талию и напряженно вытянувшись, она замерла во мраке.

— Это ты, Азарьюс? — спросила она негромко.

Слышно было только дыхание мужчины за занавеской, отделявшей коридор, и ровное посапывание детей в столовой — низенькой комнатке, освещенной ночником.

Чувствуя себя усталой и разбитой, как это всегда бывало с ней после нескольких минут отдыха, она нетвердой походкой подошла к выцветшей занавеске и, приподняв ее, увидела Эжена, своего старшего сына.

— А-а, — сказала она со вздохом облегчения. — Ты меня напугал! Я уж было подумала, что это твой отец пришел с дурной вестью и боится показаться.

Ветер внезапно взвыл. Слышно было, как звякнул ушат, висевший на гвозде за кухонной дверью. Роза-Анна вытерла со лба пот.

— Я, наверное, задремала, — виновато объяснила она, — и мне почудилось, будто твой отец пришел домой со скверной новостью. Что только не почудится, пока лежишь одна, а на дворе буря, — призналась она юноше, с которым давно уже не говорила откровенно.

Сейчас ей внезапно бросилось в глаза, что он уже стал совсем взрослым. И, в сущности, они уже чувствовали себя чужими — этот молодой человек, возвращавшийся домой только есть и спать, и она, его мать, получавшая от него только одежду для починки. И желание вернуть его заговорило в ней с такой силой, что заглушило тревоги и страхи, когда она вдруг подумала с испугом: «Ведь уже сколько лет, как он начал взрослеть, и мы все отдалялись друг от друга, а я этого и не заметила… И у него теперь, наверное, тоже есть свои заботы, а я их и не знаю».

— Я, кажется, задремала, — повторила она. — И уж не помню, кто мне приснился, ты или твой отец. Знаешь, — призналась она, — отец сказал мне, что его могут уволить…

Наконец Эжен нарушил странное, уклончивое молчание, за которым словно скрывалась какая-то тайная вина.

— Это конечно, — сухо сказал он. — Конечно, его уволят, если он так и будет разглагольствовать в соседнем ресторанчике, вместо того чтобы ждать пассажиров на стоянке. Хозяину он уже вот где сидит, отец-то. И вдобавок он еще любит нос задирать.

Они стояли друг против друга, разговаривая совсем тихо, чтобы не разбудить детей. Да им и некуда было уединиться в этом маленьком, битком набитом доме. Всю жизнь они разговаривали вот так, второпях, скованно, тайком, совсем тихо. Все признания ждали тишины, мрака, ночи. Однако Эжен уже очень давно не приходил в темноте к матери. В последний раз, вспомнила она, это было, когда он украл велосипед. «Когда ему что-нибудь нужно от меня», — подумала она. И ей захотелось на сей раз опередить то признание, которое собирался сделать этот парень с низким лбом и беспокойным взглядом.

— Послушай, — сказала она, решив, что он измучен вынужденным бездельем, — твой отец как раз нынче утром говорил мне, что собирается теперь ездить на такси не от хозяина, а сам по себе. Он думает, что это будет выгодное дело. И он даст тебе работу, — докончила она.

Эжен никак не решался признаться матери. Он не осмеливался сказать ей все именно из-за ее доверчивости. До чего же глупо быть настолько доверчивой! Как можно цепляться за такие слабые надежды.

— Это опять заскок, мать, — сказал он. — Откуда же ему взять деньги? Уж сколько раз он оставлял нас без куска хлеба, мог бы наконец одуматься! Было у него пособие, вот и сидел бы на пособии.

— Пособие… — вздохнула Роза-Анна. — Нет уж, что угодно, только не это, Эжен…

— Ну да, что угодно, — повторил Эжен, — только не это…

Он покружил по комнате, и его взгляд упал на стул, заваленный детской одеждой. Он сел на него, смяв платьице, перекинутое через спинку. На веревке, натянутой вдоль печной трубы, сохли чулки. Эжен поглядел вокруг с раздражением, которое всегда охватывало его, стоило ему лишь войти в эту квартиру. Губы его тронула чуть заметная смущенная улыбка. Он задумчиво провел рукой по темным волосам, глядя в пол, и наконец поднялся на ноги, чувствуя, как радостно бьется его сердце от ощущения свободы. Но заговорил он с матерью мягко и даже немного боязливо:

— Слушай, мать, я тебе должен сказать кое-что. Я собирался поговорить с тобой не об отце. Пусть он делает, что хочет. А я…

Все еще поглощенная своей мыслью, Роза-Анна начала подбирать и складывать вместе детские платья — это помогало ей сосредоточиться.

— Но если отец сможет дать тебе работу…

— Самое время об этом думать, — проговорил он глухо. — Мать, лучше, чтобы ты сразу узнала…

Его нерешительные, как у Азарьюса, глаза секунду выдерживали безмолвный вопрошающий взгляд матери, потом он отвел их в сторону.

При слабом свете ночника Роза-Анна заметила наконец, как он бледен. И поняла, что он собирается сообщить ей что-то очень важное. Встревоженная, она, невнятно бормоча, подошла к нему и почувствовала запах водки.

— Что случилось, Эжен?

Наступило тягостное молчание. Эжен посмотрел в сторону, потом вдруг с раздражением выпалил: