Мягкое тепло окутало Флорентину. Она быстро преклонила колена, затем, усталая, опустилась на скамеечку, с трудом преодолевая сонливость. Но даже в этом оцепенении ее продолжали мучить горькие мысли. В отличие от Эманюэля, который при первых проблесках зари острее осознал прелесть этой ночи и почувствовал себя умиротворенным, чудесно обновленным, она только еще тяжелее переживала свое разочарование. Ее чувства были похожи на этот занимающийся день — серый и хмурый.
Эманюэль… почему он стоит на коленях возле нее, словно ее жених? Жених… При этом слове в ней пробудилось безудержное желание увидеть Жана. Именно он должен был бы стоять сейчас около нее, а вовсе не этот незнакомец, не этот совсем чужой ей Эманюэль, который не вызывает у нее даже любопытства. Трогательные знаки внимания, которые он ей выказывал, теперь ее только злили. Ей уже больше не нужна была его заботливость. Она готова была возненавидеть Эманюэля, оттолкнуть его, как надоевшую помеху, еще больше отдаляющую ее от Жана.
«Почему не Жан стоит сейчас здесь, возле меня?» — твердила она про себя. В ее усталом мозгу возникла картина, сразу рассеявшая ее сонливость. Ей вспомнился тот день, когда Жан впервые пригласил ее в кино. Она вспомнила, как он сказал ей тогда, что если она захочет, то понемногу узнает его, и вновь увидела, как он уходит, расправив широкие плечи.
И она поняла, что эта картина неизгладимо врезалась в ее память — так некоторые впечатления детства преследуют нас всю жизнь, устойчивые и неизменные.
Ее охватило смятение. Она всячески старалась изменить этот образ, вытеснить его каким-нибудь другим, сохранившимся в ее памяти. Но не могла. Она всегда видела его со спины, словно какого-нибудь прохожего, который удаляется, не замечая тех, кто встретился ему по дороге.
И она поняла, что вот это и есть любовь: мучение, когда видишь его, и еще большее мучение, когда его нет, — постоянное, нескончаемое мучение. И с тайным желанием — нет, не излечиться от этой иссушающей жажды, но вызвать ее и у Жана — она, задыхаясь, почти не шевеля губами, бормотала: «Я добьюсь, если смогу, чтобы и он полюбил меня!» И под этим она совершенно отчетливо подразумевала: «Я заставлю его страдать так же, как сама страдаю из-за него!»
Эманюэль молился возле нее. Его губы шевелились, мягкие черты лица дышали радостью и умиротворением. Флорентина тоже опустилась на подушечку и начала молиться. Но молитва ее больше походила на приказание, на требование: «Мне нужно его увидеть! Сделай так, чтобы я с ним увиделась, пресвятая дева, я так хочу его видеть!»
Понемногу она успокаивалась и старалась всякими женскими хитростями задобрить богородицу: «Я буду девять дней ходить к ранней обедне, — обещала она, — если встречу его сегодня же». Страх, что ей придется выполнять взятые на себя обязательства, ничего не получив взамен, залил ее сердце холодной волной. И она тут же добавила: «А еще я буду девять месяцев поститься каждую первую пятницу. Но только если встречу его сегодня же. А иначе это все не в счет».
Она молилась от всей души, и все же взгляд ее был жестким, а губы плотно сжаты.
При возношении даров она, кладя поклоны, перехватила взгляд Эманюэля. И на мгновение, на одно короткое мгновение ее охватила грусть: она подумала, не попросить ли ей в молитве, чтобы эта мучительная любовь была исторгнута из ее сердца? Но, склонившись так низко, что ее голова чуть не коснулась края скамьи, она снова увидела перед собой спину уходящего Жана. И снова вцепилась в свое мучение, ухватилась за него, как после кораблекрушения утопающий хватается за обломки.
Она даст и еще более трудные обеты, если понадобится, лишь бы добиться помощи пресвятой девы. Она будет ходить к обедне каждое утро. И даже — о, это будет ей гораздо труднее! — она откажется от кино на целых полгода или даже больше. Чего только она не сделает! Она посетит часовню на горе, она на коленях поползет по ее ступеням, как увечный, молящий об исцелении, но она-то будет молить о том, чтобы остаться во власти этого мучительного бреда и внушать этот бред другому, передать его, словно заразную болезнь. Она пристально смотрела на пламя свечей взглядом, который при их свете казался твердым и решительным, и ей даже не пришла в голову мысль, что желание целоваться с Жаном создает преграду между ней и этими бледными статуями, еле рисующимися в полумраке апсиды. «Если я увижу Жана, пресвятая дева, то сегодня же начну ходить к обедне!» И до конца службы Флорентина молилась только об этом.
Когда они выходили из церкви, Эманюэль заметил, что Флорентина утомлена и еле держится на ногах.
— Милочка, ты так устала! Хочешь, возьмем такси? — предложил он.
Как раз в эту минуту около маленькой кучки прихожан, выходивших из церкви, затормозило такси.