Счастье потерянной жизни т. 2

— Нет, астролябию видел только в книге, в школе, а чертежи знаю только машиностроительные, — прямо ответил Павел.

— Да ты не будь простофилей, — начала Каплина, хотя и грубо, но как-то особенно покровительственно, беззлобно, так, как когда-то журила его бабка Катерина. — Вот тебе твой пакет с документами, иди, получишь себе денег на дорогу и паек, я тебе выписала, да шагай на станцию, на поезд. Билет не вздумай покупать, кондуктор с опером подойдут с проверкой, скажи, что БАМовец, и пакет покажи. В конторе, когда приедешь, не вздумай отвечать, как мне ответил — не знаю, не видел, то да се. Пойми, ты теперь лагерник, смело всем отвечай: "Умею, знаю, сделаю", и берись за все, хоть инженером поставят, понял?

Затем, пыхнув папироской, к полной растерянности Павла, подала руку на прощание и, проводив до переезда, крикнула ему в спину: "С Богом!"

Как-то недоверчиво встретил Павел эту неожиданную перемену в своей жизни. Как туманом подернуло перед ним его действительность. Выйдя на полотно железнодорожного пути со своим "традиционным" чемоданом, он неуверенно зашагал к станции, с опущенной головой. Ему почему-то казалось, что произошла ошибка, что вот-вот в спину грохнет трескучий голос Зинаиды Каплиной: "Ты куда? Вернись!" или, еще хуже того, из зарослей кустов, за рукавом болотной гущи раздастся выстрел оперативника из "секрета", и его, посчитав за беглеца, подстрелят, как облинялого весеннего зайчишку. В таком раздумье, он отошел 100–150 шагов от фаланги. Затем ботинки его застучали по бетону нового моста и он, как-то вздрогнув от неожиданности, остановился, оглянувшись назад. Павел нагнулся, с трудом разжал слипшуюся, почерневшую ладонь и поставил чемодан на краешек бетона. Здесь он месяц назад вязал арматуру на мостовом перекрытии, здесь он не раз смахивал навернувшуюся слезу в молитве. Позади не было никого, никто на него не кричал. Свежий, по-осеннему, ветерок приятно охлаждал, пылающее от волнения лицо, и обдавал знакомым запахом болотной прели. Далеко за фалангой, скальными выступами, сопка прижимала полотно пути к знакомой бахроме кустарника и Павлушкиному журчащему "Хорафу". Зеленой, побуревшей по-осеннему щетиной, торчала вершина знакомой сопки, которая, как строгий часовой, охраняла притулившийся у подножия поселок.

До слуха Владыкина донеслась гневная брань нарядчика и Зинаиды Каплиной, с которой она провожала в карцер, не вышедшего на работу заключенного, заболевшего, сверх положенного лимита. Потом умолкло и это. Слышно было, как мерно бухали, опрокидываясь в вагон тачки с глыбами обожженного камня на известь, и торопливо по трапу, сквозь облако известковой пыли, пробегали заключенные грузчики.

Во дворе у корейца Ли — директора известкового заведения, петух прокричал какую-то послеобеденную команду, чем оповестил проходящего наблюдателя, что здесь все в порядке; жизнь идет своим чередом.