Счастье Раду Красивого

   Лишь позднее мне пришло в голову, что детей можно было куда-нибудь пристроить. Мальчиков - в ближайший мужской монастырь, а девочек - в ближайшую женскую обитель, но я оставил их у себя, а Мария никогда даже и намёка не делала на то, что мне следовало бы отправить моих подопечных куда-нибудь.

  

   Узнав, почему во дворце живёт столько детей, она сказала мне через служанку-гречанку, что девочек надо научить шить и вышивать, и в тот же вечер я обнаружил в покоях моей супруги женское собрание. Девочки во главе с Марией сидели, вышивали, хором напевая некую албанскую песню, и это навело меня на мысль, что мальчиков тоже надо собирать похожим образом - ради обучения грамоте, счёту и церковному пению.

  

   Во дворце я приказал освободить одну из комнат в первом этаже и там устроил школу, доплачивая монахам, служившим в дворцовой канцелярии, если они пожелают взять на себя ещё и обязанности учителей.

  

   В общем, дело наладилось. Никто не пребывал в праздности, поэтому все наши с женой воспитанники и воспитанницы могли стать достойными подданными.

  

   Позднее, когда Мария выучила румынский язык, я сказал ей:

   - Марица, ты очень добрая, раз решила заботиться о чужих детях, - а она засмеялась и ответила:

   - Нет, я расчётливая. Я заботилась потому, что подумала: раз ты так любишь этих детей, значит, тех, которых мы сами родим, будешь любить ещё больше.

  

   На следующий год после того, как я взошёл на трон, у нас родилась дочь - Мария, или Рица, как мы звали её по-домашнему. А затем родились два сына-близнеца*. Старшего я назвал Мирчей, в честь своего деда - Мирчи Великого, а младшего - Владом, в честь отца и старшего брата.

  

   * Рождение сыновей у Раду Красивого - факт, хотя в исторической литературе принято упоминать только о дочери. С лета 1464 года этот князь пишет в своих грамотах о том, что у него есть сыновья, называя их "сердечный плод". (Подробнее см. в справке в конце книги.)

  

   Когда Рица, Мирча и Влад подросли, то дети, которых я взял на воспитание, приняли в свой круг моих родных детей. Все жили в мире и согласии. Всякий человек на моём месте был бы счастлив, глядя на них, но, увы, во мне с каждым годом всё больше бурлили чувства, которые я предпочёл бы усыпить навсегда, и в которых стыдно было признаться. Из-за тех чувств мне оказалось трудно жить в обители счастья.

  

   У святого Иоанна Златоуста сказано, что люди вроде меня подобны безумцам, и что их надо изгонять отовсюду, а я, как ни странно, был почти согласен со словами святого. Я как будто сам себя изгнал, потому что даже в семейном кругу всё больше чувствовал отчуждённость и одиночество.

  

   Поначалу я искренне любил жену, но со временем разлюбил, и вовсе не потому, что деторождение изменило её, и она стала уже не так красива и стройна, как была. Карие глаза с длинными ресницами и тяжёлые тёмные косы, которые когда-то пленили меня, остались при ней, поэтому я легко простил ей появившиеся несовершенства. Но затем меня почти против моей воли качнуло от женщин в другую сторону, к другим мечтам, а в спальне жены я стал притворяться почти так же, как когда-то притворялся на ложе с Мехмедом.

  

   Было время, когда я ненавидел султана, но делал вид, что люблю его. А теперь настали времена, когда я охладел к жене, но, приходя к ней, изображал страсть.

  

   Поначалу мне казалось, что притвориться проще, чем показать холодность, но с каждым годом моё притворство всё больше утомляло меня, и потому росла неприязнь к женщине, прежде любимой. Я стал раздражаться, когда супруга прилюдно показывала свои чувства ко мне: брала за руку или целовала в щёку.

  

   - Не надо, не сейчас, - шипел я и стремился скорее отойти в сторону, а ведь прежде, когда был влюблён, сам стремился лишний раз прикоснуться к ней.

  

   И я, наверное, был единственным на всём свете отцом, который не рад, что у него двое сыновей. Я втайне надеялся, что мои сыновья не доживут до взрослого возраста. Мне не хотелось, чтобы они унаследовали мою особую склонность и тот груз печали, который к ней прилагается. А ведь подобное наследование было возможно.

  

   Если моей дочери достались черты и от матери, и от меня, то сыновья оказались моим отражением. Дочь получилась тёмно-русой, а близнецы сразу выделялись в толпе своими светлыми кудряшками. Глядя на них, я вспоминал слова старого священника, сказанные мне много лет назад, когда я жил в Турции и сам был ребёнком: "Ты как маленький ангел. Я думал, что со временем миловидность твоя уйдёт, черты погрубеют, волосы потемнеют, а нет. Ты всё такой же. Поэтому остерегайся. Много по сторонам не смотри. Увидишь, что кто-то на тебя смотрит, отведи глаза. Помни, что есть на свете люди неправедные, которым чужая красота покоя не даёт".