Читаем Счастье рядом полностью

Шум городских улиц остался позади. Исчезли суета прохожих, кружение троллейбусов, автомобилей. Вокруг замерли черные от сырости стволы старых лип. Распространяя запах дождевой влаги и прелых листьев, они все надежнее отгораживали тишину, а в этой самой отдаленной аллее приглушили даже перезвон трамваев и сигналы машин. Андрей забрел сюда случайно, скорее всего по привычке. Здесь чуть ли не каждый вечер встречал он Татьяну Васильевну. Из конца в конец меряли они прямую асфальтовую дорожку. Андрей слушал Таню, и сам рассказывал о событиях прошедшего дня. Он вспоминал людей, которых встречал у железных башмаков портальных кранов, в голубой вышине, пронизанной пиками арматуры, у содрогавшихся рычагов бульдозера, в солнечной тишине конструкторских бюро. Жизнь этих людей становилась его жизнью. Он радовался ей и делил эту радость с Таней. И вдруг — Андрей все еще не мог объяснить, как это получилось, — жизнь обесцветилась, повернулась к нему незнакомой, настораживающей стороной. Он шел вдоль аллеи, вдыхая сырой, холодный воздух и словно прислушивался к тишине. Она успокаивала и давала возможность сосредоточиться, разобраться в мыслях, которые переплелись в один клубок. Грязные листья слоями налипли на асфальт, скамейки с негостеприимной холодностью выгнули напитанные дождем спинки. Но Андрей и не думал садиться. Путаница мыслей, наполнявших его, была тягостна, она давила и сковывала, лишала сил. И все-таки хотелось восстановить в памяти все подробности минувшего дня, распутать концы мыслей и найти выход.

Персональное дело!.. «На повестке дня персональное дело коммуниста Широкова», — объявила Ткаченко. «Так уж сразу и дело», — ухмыльнулся Плотников. Но на него зашикали — он не был в курсе вопроса. А вот Ткаченко знала все. «Он заносчив, эгоистичен, не думает о коллективе, а заботится только о личных успехах». И все это было не самым главным. «Широков скомпрометировал себя недостойным поведением в быту. О факте его сожительства с Жизнёвой говорил весь город».

Ткаченко требовала строго осудить поведение Широкова. Но и этого было мало. Готовившая вопрос Роза Ивановна сгустила краски еще больше. У нее были улики, которые Широков не смог бы опровергнуть никакими клятвенными заверениями. Она лично беседовала с соседями Жизнёвой. Они подтверждали, что Широков действительно посещал ее квартиру. Какие же после этого могли оставаться сомнения в том, что он не нарушил элементарных норм морали и не втоптал в грязь свое имя? «Об этом смешно говорить!» — самодовольно скрежетал Буров. «Мы должны потребовать от Широкова строгого партийного объяснения! Не для того мы выдвигали его на работу в аппарат, чтобы он позорил честь нашего коллектива». «Вопрос ясен, — не поднимаясь с места, заключила Бессонова, — таким, с позволения сказать, коммунистам не место в партии!» Она так и сказала — не место! Это Андрей запомнил точно. Именно после этих слов вышел он на середину комнаты и заговорил во внезапно установившейся тишине. Она была такой, как теперь, в этой аллее. Даже более глубокой, без шороха оставшихся на деревьях листьев, без шуршания плаща и чавканья ботинок по клейкой грязи на асфальте. Только не слышимые сейчас и гулкие тогда удары сердца, как казалось ему, различали все. Андрей силился заглушить этот набат, но он продолжал гудеть сам по себе, удар за ударом. Голос звучал глухо и казался чужим, как будто не Андрей, а кто-то другой говорил о первопричинах этого собрания, о Бурове, который вместо исправления ошибок дополнял их новыми, преследуя людей за критику.

«Говорите по существу вопроса!» — старалась сбить его Бессонова. «Он не воспринимает критику!» — разжигая страсти, злорадствовала Роза Ивановна и требовала ставить вопрос на голосование. Тишина оборвалась столь же внезапно, как вошла в комнату перед первыми словами, которые произнес Андрей. Сердце перестало стучать, но в голове началась путаница. Мысли вспыхивали одна яснее другой, но слов для их выражения не находилось, и, уже не разбирая шквала реплик и предложений, он замолчал...

Аллея кончилась, она уперлась в ветхий деревянный забор, который накренился на ворох мусора и листьев, наверное, сметавшихся сюда со всего сада.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза