Счастье рядом

Андрей ответил не сразу. О собрании он не думал и состояние, которое овладело им в последние дни, не было просто плохим настроением. Произошло нечто более существенное — изменилось его отношение к людям. На смену радушию и доверию пришла осторожность в оценке людей, появилась необходимость делить их на хороших и плохих, любить или ненавидеть. Неприязнь к Бурову, которую теперь он ни перед кем не скрывал, обострилась, стала осознанной. Она накладывала отпечаток на все, что делал Андрей, снижала его энергию и увлеченность в работе. Он никак не мог отрешиться от навязчивой мысли, что готовит передачи ради Бурова, а не для общего дела. Даже в эту интересную поездку он отправлялся без прежнего энтузиазма, который всегда рождало ожидание встреч с людьми, нетерпение увидеть новые места.

— О собрании я и думать позабыл, — с нарочитой беспечностью ответил Андрей.

— Тогда в чем же дело?

— Бывает же иногда...

— Без причины?

— Хотя бы и без причины, — уже наступал Андрей. — Разве у вас не бывает? Вы всегда одна, и это нелегко. — Сказав эти слова, он почувствовал неловкость — не обидел ли Кедрину? Но голос ее звучал все так же бодро:

— Почему одна? На работе я не одна, дома — сын и мать. А думать о любовниках — это слово она произнесла подчеркнуто фривольно — мне уже поздно.

Рассуждения Александры Павловны прервал телефонный звонок. Андрей ушел в студию. Кедрина ждала его возвращения, постукивая по ладони свернутым зонтом.

«...Она не одна; она не одна!.. Вот сейчас здесь Широков... А дома — сын. Впрочем, он уже спит». Перед мысленным взором Александры Павловны возникли те нечастые вечера, когда она заставала сына неспящим. В любом настроении, даже в самом несносном, она говорила ему ровным голосом:

— Спокойной ночи, сынок! Спи, родной...

Нередко эти слова произносились автоматически, сами по себе, а Александра Павловна продолжала оставаться в своем мире забот и дум. Сын засыпал, рядом в комнате спала мать, и весь их старый деревянный дом утихал. В такие минуты от оклеенных обоями стен, от устланного половиками пола, от завешанных вязаными шторами окон иной раз наплывала тяжелая хандра, одиночество безжалостно заявляло о себе. Но чаще бывало по-другому — она с удовольствием сидела над рукописью, черкала ее, переписывала и сама удивлялась энергии, которая не ослабевала после большого трудового дня. Эту бодрость, желание жить и работать ей хотелось передать и Андрею.

Он вошел в фойе, взглянул на часы и достал портсигар. Мысли о Жизнёвой, отступившие во время разговора с Александрой Павловной, вновь вернулись, и, как это часто бывает с людьми, которых гнетет какой-нибудь недуг, Андрею хотелось говорить о том, что мучило его, говорить с другом, знакомым и даже с первым встречным человеком.

— Кто читал вечернюю передачу? — спросил он Кедрину, и она ответила, что вели передачу Казанцев и новый диктор Павлова.

— Вам нравится ее голос?

Александре Павловне не нравилась манера чтения. Все у новенькой получалось неосмысленно.

— До Жизнёвой ей пока далеко. Татьяна Васильевна вообще молодец! — восторженно заговорила Кедрина. — Очаровательная женщина. Надо учиться у нее умению жить. Она земная в лучшем смысле слова. С ней, по-моему, легко шагать по жизни. Всем, кто сталкивается с ней. Вот я даже по себе чувствую — уехала она и словно чего-то недостает. Она вносила радостное настроение, которое передавалось всем.

Андрей слушал Александру Павловну с признательностью. Он заметно приободрился, и Кедрина, увидев, что ее разговор помог изменить настроение Широкову, радовалась своей победе.

Глава четырнадцатая

1

Северогорск встретил Андрея узкой и немноголюдной полоской асфальтированного перрона, продолговатым одноэтажным зданием вокзала и безмолвием надвинувшихся над ним гор. Наступали сумерки, и в небольших домах, приютившихся на взгорье, вспыхивали желтые точки окон. Андрей посмотрел в сторону завода, куда вела от вокзала единственная, плохо замощенная улица, и увидел щедрые россыпи огней. Они сливались вокруг кауперов и домен и цепочками растекались вдоль городских улиц.

Где-то невдалеке, в возвышенной части города, стоял дом, в котором раньше жил Андрей. Теперь там поселились неизвестные ему люди, и нужно было идти в гостиницу. Когда он добрался до центра Северогорска, двухэтажное здание гостиницы с тусклым плафоном у входа словно погрузилось в сон. Безлюдно и тихо было и в вестибюле, на свежевымытый пол которого падал свет из-за стеклянной перегородки администратора. Свободных мест не было, и Андрей начал перебирать в памяти знакомых, у кого он мог бы остановиться до утра. Внимание его привлек разговор администратора с подошедшим к окну мужчиной. Посмотрев на него, Андрей сразу узнал Кравчука. Проходя мимо, Кравчук бросил на Андрея беглый взгляд, но, подымаясь по лестнице, вдруг остановился и спросил:

— Товарищ Широков?..

Аркадий Петрович спустился вниз, пожал Андрею руку и попросил администратора переписать номер на него.