К утру Рина чувствовала себя так, словно ее побили колотушками. Попытка взбодриться крепким кофе не дала никаких результатов, и она понуро сидела на кухне, не в силах заставить себя заняться хоть чем-нибудь полезным.
Осторожный звонок в дверь вывел ее из состояния прострации, и она пошла открывать. Взволнованная Анна Викентьевна явилась с утра пораньше, чтобы поинтересоваться здоровьем детей.
Рина заверила старушку, что все в порядке, и зазвала ее на кухню пить чай.
— Ах, Ариша, я так рада, что все обошлось, — промолвила Анна Викентьевна, принимая из рук Рины изящную фарфоровую чашечку. Это была ее личная гостевая чашка, из которой она пивала чай еще в те времена, когда дружила с Верой Николаевной, матерью Рины.
— Антонина вчера выглядела не самым лучшим образом, — посетовала старушка. — Мне показалось, что она была на грани нервного срыва — я поила ее валерьянкой. И еще мятой.
— Вашими стараниями ей уже гораздо лучше, — успокоила ее Рина.
— Да я и сделать-то ничего не успела, — махнула рукой Анна Викентьевна. — Твоя Наталья налетела, словно ураган. Мне только и удалось, что сунуть ей в руки баночку меда.
— Да уж, Наталья и впрямь порывистая женщина, — улыбнулась Рина. Она все ждала, когда старушка заговорит про Антошку, и та действительно не заставила себя долго ждать.
— Ариша, — осторожно начала Анна Викентьевна, — что за гнусные слухи распускает Пелагея?
Пелагеей она называла тетю Пашу, игнорировать россказни которой была просто не в состоянии.
— А что такое? — невинно вскинула брови Рина.
— Ну как же, — всплеснула руками Анна Викентьевна, — она всем рассказывает, что вам подбросили ребенка, а я ничего не могу ей возразить, потому что абсолютно не в курсе дела. Даже Антонина не посчитала нужным хоть что-то мне объяснить.
Старушка обиженно поджала губы и покачала головой.
Памятуя о том, что Анна Викентьевна оказалась слабым звеном и каким-то образом «прокололась» в деле сохранения Тошкиной тайны, Рина поначалу решила не говорить ей всей правды. Однако солгать старушке у нее не получилось, и в итоге она выложила все начистоту.
— И что же ты собираешься делать? — поинтересовалась Анна Викентьевна, пристально вглядываясь в ее осунувшееся лицо. — Оставишь мальчика у себя?
Рина молча кивнула. Она была уверена, что сейчас на нее посыплются ахи и охи, однако Анна Викентьевна ее удивила.
— Как замечательно, — сказала старушка, утирая слезы умиления крохотным кружевным платочком. — Сестра и брат будут расти вместе. Ариша, ты отважная девочка, и к тому же необыкновенно добрая. Я горжусь тобой. Да, горжусь, — пылко добавила она.
Рина хотела что-то сказать, но Анна Викентьевна ее перебила:
— А сейчас отправляйся-ка спать, моя милая, — не терпящим возражения тоном заявила она. — Твои ужасные синяки под глазами могут напугать кого угодно, а уж детей и подавно. Не волнуйся, пожалуйста — манную кашу я готовить еще не разучилась.
Рина так обрадовалась неожиданно подоспевшей помощи, что чуть не расплакалась. Однако сил на то, чтобы рассыпаться в благодарностях, у нее не было, поэтому, криво улыбнувшись, она лишь кивнула и покорно поплелась в свою спальню.
Несколько часов полноценного сна сделали свое волшебное дело, и к полудню Рина снова была в полной боевой готовности. Анна Викентьевна, отчитавшись о проделанной работе, отправилась домой утешать заскучавшую без нее Матильду, а Рина осторожно засунула голову в гостиную, чтобы взглянуть на детей.
Антошка, которому после завтрака Анна Викентьевна успела дать очередную порцию лекарства, снова спал. Тошка же лежала на диване под толстым стеганым одеялом и задумчиво смотрела в потолок.
— На-ка, дружок, выпей чайку, — сказала Рина, присаживаясь на краешек дивана и протягивая дочери огромную синюю чашку, пахнущую заваренной травой.
— Уф, как я ненавижу ромашковый чай, — сморщила нос Тошка, однако приподнялась на локте и покорно сделала большой глоток. Потом она настороженно посмотрела на Рину и спросила:
— Мам, ты на меня не сердишься?
— За что? — улыбнулась Рина, отводя со лба дочери золотистую прядку.
— За то, что за Антошкой не углядела. За то, что в обморок свалилась, как кисейная барышня.
— Глупенькая, в жизни и не такое бывает, не огорчайся.
— А что мы скажем бабушке Нине Никифоровне? — продолжала волноваться Тошка. — Как объясним?
— Так и объясним. Главное, все закончилось благополучно, а остальное все ерунда.
— Ничего не ерунда, — пробурчала Тошка, снова откидываясь на подушку и отворачивая голову к стене.
— Да не расстраивайся ты так. Вылечу я и тебя, и Антошку твоего — будете оба, как новенькие.
— Ага, вылечишь, а потом отдашь его обратно Нине Никифоровне, — со слезами в голосе сказала Тошка и судорожно вздохнула.
Будто почувствовав, что речь идет о нем, малыш заворочался на своей кушетке, и Рина подошла к нему, чтобы потрогать лобик и поправить одеяло. Потом она снова уселась возле Тошки.
— Выходит, ты решительно против того, чтобы отдать Антошку обратно его бабушке? — спросила она, пристально глядя на дочь.
— Решительно, — сварливым тоном ответила та, не поворачивая головы.