Счастье с третьей попытки

– Знаю я твои смены. – Она не поморщилась, швырнула горсть капусты себе в рот. – Спишь, как слон!

– А чего ночью делать? – обиженно засопел Веня. – Охранник спит, служба идет! А днем не сплю вообще.

– Сегодня спать не придется, – повторила она и, поманив его пальцем, прошептала: – Сегодня ты поедешь к одному человечку и передашь ему пакет.

Спрашивать к кому, зачем, какой пакет, смысла не было. Веня и раньше это проделывал. И адрес знал прекрасно. Другой вопрос – почему ночью?

– Потому что завтра может быть уже поздно, – хрипло отозвалась мать, снова уложив голову на руки. – Потому что завтра могут прийти сюда либо одни, любо другие.

Веня помертвел. Одни – это по определению были менты. Другими мать всегда называла бандитов, которым служила и которых боялась до смерти.

– Мать, ты чего натворила?! Ты куда вляпалась?! – Он подскочил к столу и, превозмогая брезгливость, поднял ее голову, заглянул в мутные глаза. – Ты что натворила?!

– Лично я, сынок, ничего, – ответила она, и он ей тут же поверил.

Когда мать хулиганит, он точно знает.

– Кто, кто тогда?! – Он невежливо тряхнул ее голову. – Говори!

– Коля… Дружок мой Коля натворил дел, Веня.

– И что он натворил, мать?!

Стало немного полегче, но не совсем. Колю – дохлого уголовника со стажем и кучей болезней – он немного знал. Мать с ним крутила, как бы это поудобнее выразиться, интрижку. А попутно они еще о чем-то шептались, Веня слышал. О каких-то часах, мобильнике. Веня тогда не особо разволновался. Мать не была карманницей. Значит, ее хахаль. А на него ему плевать.

– Он, сыночек, обчистил одну бабу. Снял с нее серьги, крест с цепочкой, часы, взял телефон, кошелек, карточки банковские, – перечислила странно не пьяным голосом мать.

– И что? – фыркнул Веня. – Он этим небось постоянно занимался. Подумаешь…

– А баба та была уже мертвой, Веня, – не оценила его спокойствия мать. – И баба та была начальником. Следовательшей была та баба, Веня!

– А-аа, а чего она умерла-то?! – Веня плюхнулся на табуретку с такой силой, что заныл копчик.

– Убили ее, сынок. – Мать кинула в широко распахнутый рот крохотный маринованный огурчик, захрустела.

– Дружок твой убил! – ахнул Веня, сразу осознав, что это уже совершенно другая история, потому мать и пьет.

– Нет, Коля не убивал. Он просто… Он просто видел, кто убил, Веня. Дождался, когда убийца уйдет и… и обчистил бабу.

– И что дальше?!

Ему вдруг вспомнился их шепот, в котором перечислялись все те предметы, которые назвала сейчас мать. И вспомнился тут же хруст упаковочной бумаги, звук стукнувшей о стену дверцы шкафа и хруст бумаги уже приглушенный. И он понял, что все эти вещи, о которых шептал Коля, мать все это время хранила здесь – в квартире!

Дура! Старая, пьяная дура! Она, наверное, только теперь осознала, насколько вляпалась, потому и пьет. И что же… Она решила, что Веня сегодня ночью повезет все это барахло скупщику? Через весь город с коробкой награбленных у покойной следовательши вещей?

– А дальше, сынок, Колю убили. Через пару дней после того, как убили эту ментовку, убили Колю. Просто расстреляли, как… как кусок мяса, Веня! – И странно, мать заплакала. И забормотала сквозь слезы: – А у нас с тобой хранятся те самые вещи, которые он забрал у покойницы, Веня. И надо их… И надо их срочно сбыть, сынок. Срочно!

– Ладно, про ментов я понял. А чего ты своих-то стала вдруг бояться?

Он снова начал застегиваться, рассиживаться было некогда, нужно ехать. Срочно надо было спихивать ворованные вещи, за которыми такой кровавый след. Часа за три он обернется. И ночь тогда пройдет спокойнее, и утро настанет прибыльным. Он же не за так отдаст эти вещички-то! Пусть не дорого, вещички опасные. Но не за так.

– Своих-то… – Мать подняла лохматую голову, опять налила, глянула на сына сквозь муть граненого стакана. – Я тут вчера глупость великую сотворила, Веня.

– Какую?! – Он маетно завозился на табуретке. – Ты чего мать?!

– А я сдала Рогова.

– Что-о? Что сделала-а? – Он аж осип от страха. – Рогова?! Сдала?! Ментам?

– Почти.

Мать хлобыстнула полстакана водки, снова не поморщившись. С грохотом поставила стакан на стол, порылась пальцами в мешочке с капустой. Загребла пригоршню, отправила в рот, захрустела.

– Что значит почти?! Мать, что значит почти?! И как ты его сдала?!

Веня во все глаза смотрел на глупую бабу, каким-то странным, ужасным судьбоносным образом являющуюся его матерью. Толстая, лохматая, неряшливая, на губах повисла капуста, которую она не успела еще затащить языком внутрь и сжевать. Ему часто было стыдно в школьные годы за то, что она его мать. Потом стыд перерос в равнодушие. Потом сделалось даже удобно, беззаботно было жить за широкой спиной ее преступной предприимчивости.

Но теперь ему было откровенно страшно. И за нее, и за себя. О Рогове он немного знал. Мать рассказывала. И с Колей они шептались не раз. Веня подслушивал.

Рогов был безжалостен, садистки беспощаден. Своих жертв он пытал часами. С упоением пытал. Потом заставлял умирать. По-разному те умирали.

Веня умирать не хотел. Никак – ни быстро, ни медленно!