Счастье со вкусом полыни

Аника быстро разбогател, завел соляной промысел, благо земли пермские хрустели солью – богаче прочих в Московском государстве. Аника, мужик хитрый, оборотистый, прибирал к рукам окрестные владения, ставил новые варницы. Возводил церкви, помогал нуждающимся, собирал книги, иконы.

Три сына Аники – Яков, Григорий и Семен – стали продолжателями своего деятельного отца. В 1558 году Григорий подал царю Ивану Васильевичу челобитную, в которой расписал, что в государевой вотчине по обеим сторонам Камы от Лысьвы до Чусовой места пустынные и богатые. Грамоту он получил, стал осваивать край, заводить варницы, распахивать земли. Десять лет спустя Яков бил челом царю о пожаловании земель ниже Чусовой.

Так Строгановы стали могучей силой в Великой Перми, навязывали свою волю воеводам, назначали и смещали чиновных людей по прихоти, не боялись никого и ничего, кроме царя и Бога.

Степан с детства слышал рассказы о славном предке. По всему выходило, что Аника Строганов добродетелями приближался к святым. Но дворня, тот же Потеха, сказывал: жестоким, властным, беспощадным был тот знаменитый предок. Разорял мелких торговцев и солеваров, нещадно наказывал дворню, обращал свободных людей в холопов. Сам Потеха, тогда голопузый мальчонка, чудом избежал наказания: он по неосторожности разбил стеклянный сосуд иноземной работы. Его заставили проползти по осколкам, просить прощения со слезами и молитвами.

Степан чуял в себе злую, сильную кровь Аники Строганова. Она бурлила, словно деготь в котле, звала на дурные дела. Но та же кровь выдернула его из крестьянского, скудного мира, превратила в того, кто повелевает, решает, милует и казнит.

Да только не пред грозными очами Максима Яковлевича Строганова…

* * *

Время, казалось, боялось грозного отца. Мощный, словно бык, громкоголосый, напористый и хитрый – как это в нем уживалось? Бог весть! – Максим Яковлевич Строганов являл собой пример истинного сына земли русской. Но сейчас он казался усталым: опустил крупную, коротко стриженную голову, подпер ее правой рукой, словно она клонилась к земле, не в силах удержать тяжелые думы, тер глаза, точно убирая песок из-под век.

– Отец. – Слова этого не ждали ни Степан, ни Максим Яковлевич, и первый почтительно склонил голову и сел на лавку супротив родителя. А тот углубился в какие-то грамотки, писанные старательной рукой.

– Обожди, с Нижнечусовой худые новости – вмешательства требуют. Инородцы бунтовать вздумали.

Максим Яковлевич читал свитки – длинные, словно волосы молодухи. Неровное пламя свечи не мешало ему. Степан с детства завидовал отцову умению сосредоточиваться на важном, отдавать себя одному делу. Он еле слышно вздохнул, но отец услышал этот вдох, не отрывая взгляда от грамотки, чуть повел лохматой бровью.

Степан приготовился к долгому ожиданию. Здесь, в купеческих покоях, все говорило о больших делах и больших деньгах – дубовый стол с хитрыми ящичками, поставцы с диковинами, лики в золотых окладах, серебряная посуда.

Воспоминания вновь потекли ледяной речкой.

Сын давно привык обходиться безо всяких обращений к родителю. Сначала сказано было, что живет он в семье на правах воспитанника без роду и племени; потом, после смерти четырех законных младенцев мужеского пола, в семье Максима Строганова начался спор, тихий, не явленный криками и битьем, но оттого не менее серьезный.

Марья Михайловна, дочь купца средней руки Преподобова, не могла смириться с намереньем мужа признать вымеска от крестьянки, блудной вдовицы. Степан по малолетству не понимал тогда, какая жестокая война велась в строгановских хоромах. И раны получал не Максим Яковлевич, а его худородный сын.

Годы спустя он недоумевал: отчего почтенная мать семейства не приказала одной из многочисленных дворовых девок подмешать в питье его белены иль другого ядовитого зелья? Бога она боялась – или мужа? – но мягкая сила ее, подкрепленная молитвами, внушением духовника, а особливо рождением намоленного Ивана, одержала на долгие годы победу.

Признан Степан был сыном и получил право на отчество «Максимович», когда не было уже никакой в этом важности. Не пользовался преимуществом – приучил себя ступать с гордо поднятой головой, нести в мир слово «вымесок». И находил в том лукавое удовольствие.

– Выпестовалось в тебе терпение. Вижу, стал мужчиной. – Максим Яковлевич отложил в сторону грамотку.

Сын сжал зубы. Опять, опять проверяют, сравнивают. Таков он, каким должен быть настоящий Строганов – иль есть изъян?

– По ямским дворам да острогам, по зимовьям да сибирским закоулкам – столько терпения я взрастил, что завидовать мне – не перезавидовать.

– Добро. – Отец изобразил что-то похожее на усмешку, длинные усы дернулись, скрывая ее от стороннего взгляда. – Одного я понять не могу… Отчего рассказывают мне, что делами ты не занимаешься семейными?

– Что за небылицы? Описи составлены. Все есть: сколько соболей да куниц, да лис. Соли на тысячи пудов. Казаков я снарядил… – Степан словно оправдывался. Он сейчас был себе неприятен.