Счастье-то какое!

Встречались они в его холостяцкой квартире. То, что квартира нежилая, Леся поняла сразу, но разузнать у Володи обстоятельства его жизни постеснялась. Да всё и так было понятно – женат, кольца он не снимал. Во все их встречи Володя пил, но не до отключки, а как-то бодро, с огоньком, с куражом. Пил виски либо коньяк. Леся сама алкоголь не очень любила, но для приличия выпивала пару рюмок. Володя шутил, играл на гитаре песни собственного сочинения и Высоцкого, называл Лесю то «принцессой», то «царицей», то «колдуньей». И Леся влюбилась, околдовалась. Она как будто оказалась в каком-то параллельном мире, где всё – то же самое, все те же машины, деревья, улицы, светофоры, но в то же время другое – зачарованное. И саму себя Леся ощутила другой – легкой, манящей, наполненной тайным волшебным знанием. Она как будто летела и сама удивлялась, как же раньше она не замечала, что умеет летать.

Леся пролетала всё лето, осень и половину зимы. А в середине февраля у нее случилась задержка… И лететь стало еще легче. Леся знала, что будет рожать несмотря ни на что. И она летела, летела к нему на встречу, еще не зная, как он отреагирует и продолжатся ли их отношения вообще.

Он не отговаривал ее, не просил сделать аборт, но новость о беременности принял сухо.

– Видишь ли, принцесса, я в некотором роде женат. И у меня двое детей.

– Я знаю, – пролепетала Леся.

– Я тебе ничего не обещаю. Но с ребенком буду помогать.

Это было главным. Он будет помогать. Он не исчезнет из ее жизни навсегда. Пусть нечасто, украдкой, но они будут видеться. У них будет расти ребенок. Быть может, он придет к ним в дом и познакомится с мамой.

Но он исчез. Исчез не сразу. Поначалу помогал немного деньгами, оплатил покупку кроватки и коляски, несколько раз свозил на своей машине Лесю к врачу. Но звонки становились всё реже и реже. Леся звонила пару раз сама, но он то не брал трубку, то разговаривал с ней так холодно и отстраненно, что лучше бы не разговаривал вообще. Качать права, закатывать истерики Леся не умела. И перестала звонить. В назначенный срок Леся родила девочку. Первым делом посмотрела – не картошкой ли у нее нос. Слава богу, нос был обычным – две маленькие черные точки на сморщенном личике жадно втягивали воздух. Леся назвала дочь модным именем Милана.

Отсидела в декрете положенное и снова вышла на работу. И снова как белка в колесе – Миланкин садик, Андрюшина школа. Конечно, помогала мать.

А потом прогремел гром – на медосмотре у матери нашли рак груди. Поначалу врачи сказали, что не смертельно, нужно просто вырезать опухоль, и всё. Но мать, которая всегда казалась Лесе женщиной разумной и земной, вдруг ударилась в народную медицину и никаких Лесиных доводов слушать не хотела. Она обтиралась мочой, пила святую воду, покупала в аптеке «Травник» килограммами сушеные травы и заваривала их в каких-то хитрых пропорциях, читала сложновыговариваемые заговоры и заставляла Лесю покупать ей в церкви освященные свечи. К врачу мать пошла только когда начались боли. Рак дал первые метастазы в лимфоузел…

Операцию предложили делать по месту прописки, но сам врач на приеме начал их отговаривать. Больница была старенькая, медикаментов не хватало, хирург был один, и отзывы о нем ходили не лучшие… «Получите квоту, вы имеете право делать операцию в любой больнице России», – уверенно сказал им тогда врач и написал на бумажке адрес лучшего в городе онкодиспансера. Но квоту получить оказалось не так-то просто – Леся моталась по городу с материнскими выписками и результатами гистологического исследования – то в департамент здравоохранения, то в сам онкодиспансер, то обратно в больницу по прописке, куда каждый раз ее отфутболивали.

И, наконец, в онкодиспансере ей предложили сделать операцию за деньги, безо всяких квот. «Возьмите кредит, сейчас многие так делают», – сказал ей тогда главврач. Голос его звучал убедительно, и упор на «многих» Лесю как-то успокоил – если все берут, а потом выплачивают, то и она, Леся, справится.

Кредит Лесе дали довольно легко, под семнадцать процентов годовых. Знающие люди на работе сказали, что это ей еще повезло, бывает и двадцать, и двадцать четыре процента, но всё равно люди берут – куда деваться. Взяла триста тысяч.

Матери сделали операцию. Опухоль вырезали и назначили химиотерапию – для профилактики метастазирования. Правда, уже бесплатно – на химиотерапию Леся квоту таки выбила. Мать химиотерапию переносила очень плохо – почти ничего не ела, за жизнь не боролась, лежала словно мумия на кровати и смотрела в одну точку. На заводе ее дотянули на больничном до пенсии, а после помахали рукой.