– Разговорчики, рядовой!
Но все же, чувствуя какую-то неловкость, добавил:
– Нам нужны тренировки, вот и стреляем.
– Знамо дело, тольки скоро настреляисси ишшо… досыть…
– Займись делом, боец. Нечего судить о делах командиров.
Григорий вскинул «вальтер» и, чуть прицелившись, выстрелил. Среди ворон ничего не произошло. Они продолжали неторопливо клевать мясо лошади, степенно перемещаясь по трупу, как по пиршественному столу с достоинством хозяев такого богатства. Василий спокойно констатировал:
– Как я и говорил, махра моя.
– Брось, это не считается. Ветер дунул сильно, поэтому и пуля мимо прошла. Я буду стрелять еще раз.
Василию пачка махры была бы кстати, но дразнить Гришу ему не хотелось. Пусть стреляет еще раз. Все равно, его табачок частенько оказывался в самокрутке Василия.
– Ладно, давай. Плохому танцору всегда что-то мешает.
Григорий молча забрал пистолет. На этот раз он прицеливался тщательнее, но выстрелить не успел. Перед вагоном появился ординарец полковника.
– Товарищ старший лейтенант, вам приказано прибыть немедленно в штаб. Можете идти со мной прямо сейчас. Остальные уже собрались.
– Чего случилось?
– Не могу знать, товарищ старший лейтенант. Знаю, что связисты получили какое-то сообщение из штаба армии.
– Вась, подожди, я сейчас приду. Можешь пока потренироваться. Держи.
Григорий протянул пистолет Василию и лихо соскочил на насыпь. Василий сунул «вальтер» в нагрудный карман гимнастерки и посмотрел другу вслед. Он думал, что Гришка слишком горяч, чтобы командовать ротой. Василий перевел взгляд на длинный, весь в поздних травах, луг, раскинувшийся до голубевшего вдали леса. Он вдруг ощутил, что все простиравшееся перед ним пространство уже давно и близко ему знакомо. И этот луг, и лес вдали были словно картинкой из его детства и юности, из далекого родного сибирского края…
Василий очнулся от истошного крика. Он оглянулся.
– Етит твою кучкину мать! – орал, выпучив глаза, сержант. – Черт криворукий! И куда смотрел твой папаша, когда делал тебя?!
Около сбитого из досок стола, на котором были разложены части «Максима», пританцовывал Волокушин. Зажав руку под мышку, он яростно обкладывал матом понуро стоящего рядом рядового Никандрова.
– Отставить мат, – крикнул Василий. – Что у тебя случилось?
– Да этот раз…здяй уронил мне на пальцы короб!
– Сержант, ты это… кончай материть. Покажи, что у тебя с пальцами.
Волокушин со страдальческой миной вытащил ладонь из подмышки и протянул ее к Василию. На пальцах виднелись кровоточащие ссадины и содранная кожа. Пулеметный короб при падении на руку мог и не такое с ней сотворить. Восемь кило угловатого железа – пренеприятная вещь! Василий сам имел возможность однажды получить такое удовольствие. Потому он понял, что Волокушин не придуряется, чтобы лишний раз смотаться в медсанчасть, располагавшуюся в середине состава, как раз перед теплушкой с кухней.
– Понятно. Быстро в медвагон и тут же обратно. Никаких забегов на кухню. А ты, Никандров, за членовредительство получай три наряда вне очереди. А перед этим десять раз собрать и разобрать пулемет. Повтори!
– Есть собрать и разобрать пулемет десять раз и получить три наряда вне очереди… – хмуро пробурчал Никандров.
– Что? Не слышу!
– Есть собрать и разобрать пулемет десять раз и получить три наряда вне очереди, – вытянувшись в струнку, проорал Никандров.
– Выполнять!
В вагон одним махом вскочил ротный: