А может, Виана просто шутит?
Но целительница не шутила.
Она понимающе кивнула, видя, как уголки Наташиных губ по-детски опускаются книзу:
— Поплачь, поплачь, девочка. Это иногда помогает. Но поработать тебе все равно придется самой.
Наташа подумала и решила все-таки не плакать. Как ребенок, которому предложили принять участие в новой для него, незнакомой игре.
Задавать вопросы Наташе было еще трудно, и она терпеливо ждала, что Виана сама объяснит правила игры. Наташа согласна «поработать». Но как? Что предстоит сделать?
— Тебе придется не столько лечиться, сколько учиться, — сказала целительница.
Легко сказать! Наташе нравилась учеба, и она нередко вспоминала университет, лекции, однокурсников, Владимира Константиновича. Но ведь сейчас она в таком состоянии, что ей даже читать трудно! Слова и буквы расползаются в разные стороны, как насекомые, и смысл прочитанного не доходит до измученного сознания.
Прочтя, как это частенько бывало, ее мысли, Виана покачала головой:
— Ты меня не поняла. Речь идет не о науке. Тебе придется заново учиться радоваться.
Как это необычно звучит! Учиться тому, что каждый человек умеет, кажется, едва ли не с момента рождения. Младенец, еще не умея ни сидеть, ни ходить, уже улыбается. Он улыбается маме.
У Наташи больше нет мамы. Она вступает в новую жизнь. Она сейчас как новорожденная.
Верно: ей надо вновь освоить этот исконный человеческий навык — радоваться. Солнышку. Друзьям. Любимому. А также всяким приятным мелочам, которые дарит жизнь: красивому цветку, вкусной пище, музыке, движению. Только тогда болезнь отпустит ее, и Наташа снова встанет на ноги!
Она приступила к обучению тщательно и с усердием, будто готовясь к экзаменационной сессии.
Вначале каждая попытка давалась ей с трудом. Она вспомнила, как в Соединенных Штатах детей учат вырабатывать знаменитую «американскую улыбку». Надо произнести слово «чи-из», что означает «сыр». Тогда губы примут правильное положение.
Каждый раз, когда кто-то входил в палату, она добросовестно повторяла про себя:
«Чи-из, чи-из!»
Губы, как положено, растягивались в стороны, однако это была еще не улыбка, а вымученная гримаса. Маска. Потому что глаза неизменно оставались печальными.
И тем не менее она проделывала это упражнение ежедневно, методично, как пианист, который играет скучные гаммы, чтобы однажды исполнить Моцарта.
Весь персонал отделения полюбил Наташу, как в семье любят самого слабенького, больного ребенка.
Особенно благосклонны к ней были нянечки.
Больная Денисова ничего не требовала, ни к чему не придиралась, прилежно и с благодарностью съедала больничную пищу, несмотря на то что ей приносили много всяких деликатесов. А шоколадки и апельсины со своей тумбочки, напротив, щедро раздаривала.
И вот наступил день, когда нянечка Акимовна внесла в одноместную палату Натальи Денисовой больничный фланелевый халат.
Она несла его торжественно, держа кончиками пальцев за плечики, как бальное платье королевы.
Акимовна, ежедневно прибираясь в палате, прекрасно знала о том, что у Наташи есть собственный роскошный шелковый халат с модной китайской вышивкой — причудливыми драконами. Это был подарок Вианы.
Но казенный больничный халат, застиранный, лишенный фланелевого ворса, с оторванными или расплавленными при глажке пуговицами, был не просто вещью.
Сестра-хозяйка выделила его для лежачей больной Денисовой и это означало, что отныне пациентке разрешено вставать.
И Акимовна была горда: ее сегодняшний приход к Наташе с халатиком в руках знаменовал собою целый этап на пути к выздоровлению. Она была добрым вестником.
Наташа поняла это. Чтобы не обижать добродушную старушку, она заставила себя улыбнуться: «Чи-из». Однако вставать ей вовсе не хотелось. Сил еще не было.
А нянечка стояла рядом в ожидании. Оставаться в лежачем положении — значило сильно разочаровать ее.
«Чи-из», — еще раз мысленно произнесла Наташа и, напрягшись, спустила ноги с постели. Железная хирургическая кровать была высокой, и ноги бессильно болтались, не доставая до пола.
Акимовна помогла ей сползти с матраса на пол. Босые подошвы, ставшие за время болезни нежными и чувствительными, ощутили неприятный холод линолеума. Нянечка пододвинула ей тапочки. Это были Наташины собственные шлепанцы, которые вдруг оказались непривычно широкими. Отеки, преследовавшие Наташу во время беременности, сошли.
Приступили к главному: к примерке халата.
Акимовна помогла расправить одеяние, так как передняя половинка от крахмала прилепилась к задней. А потом подала его Наташе, как заправский швейцар, помогающий одеться важной персоне.
Больничные вещи, как известно, имеют некий общий усредненный размер. Наташино исхудавшее тело совсем потерялось в этой торчащей накрахмаленной коробке.
Она с трудом протиснула руки в хрустящие карманы.
И вдруг на дне одного из них нащупала какую-то маленькую прохладную вещицу.
Заинтересованная, Наташа достала ее.
Это был крошечный православный нательный крестик. Простой, алюминиевый, с синим эмалевым покрытием на внешней стороне. А на обороте — мелко-мелко выдавленная надпись: «Спаси и сохрани».