Счастье в кредит. Книга 2

Совсем забыв, что ему запрещено вставать, профессор вскочил на ноги и бросился в ванную приводить себя в порядок. Сбривая трехдневную щетину, он порезал подбородок, зато ни разу не почувствовал сердечного спазма. А ведь до сих пор приступы повторялись чуть ли не каждый час…

…Ирина вошла с авоськой яблок и груш и принюхалась. В квартире пахло не валокордином, а одеколоном! В чем дело?

Она нашла отца не в постели, а за столом. Кровать была аккуратно застелена, а сам Владимир Константинович одет в отглаженную рубашку.

Причем видно было, что гладил он ее сам: вдоль рукава — наутюженная складочка. Женщина никогда бы так не сделала.

— Платоша! — изумленно протянула Ирина. — Ты что, на свидание собрался?

Профессор смутился: сама того не ведая, его дочь попала в точку!

— Н-ну, понимаешь, Ириш… Ко мне должны прийти… Неудобно принимать гостей в постели.

— Неудобно штаны через голову надевать! — отрезала Ирина. — Доктор сказал — не вставать ни в коем случае. Живо в постель!

Отец посмотрел на нее робко, просяще:

— Ириш, пожалуйста! Эта встреча… понимаешь, она очень для меня важна.

— Опять какой-нибудь коллега из Амстердама? Будете, как обычно, до хрипоты спорить о проблемах бытия? Да еще, чего доброго, курить?

— Никаких сигарет, обещаю тебе! Да у меня их и нет, ты же знаешь.

— Знаю, знаю, как это обычно бывает. Гость разваливается в кресле, достает пачку какого-нибудь «Уинстона» или каких-нибудь «Голуаз»: «Профессор, не желаете ли? А кстати, где у вас пепельница?» Потом в комнату не войдешь, хоть топор вешай.

— У этой посетительницы не будет сигарет.

Ирина даже присвистнула:

— Ах, это еще и женщина? Ну, Платоша, ты даешь! Не теряешь времени! Тогда я, с твоего позволения, уйду. Третий, сам понимаешь, лишний в такой ситуации.

Отец запротестовал — правда, не слишком настойчиво:

— Ты неправильно поняла. Тут… ничего такого. Это целительница.

Он непроизвольно поправил на столе фотографию в рамочке: портрет Татьяны, своей покойной жены, Ириной мамы.

— Целительница… — пробурчала Ирина. — Вот уж не думала, что ты обратишься к знахаркам. Они ведь все шарлатанки.

В ее воображении возникла старушка в платочке, которая бормочет заклинания, то и дело сплевывая через плечо.

— Тем более, — решительно сказала она. — Ложись в постель. Не танцевать же ты с ней собрался! Все равно она тебя будет осматривать, придется раздеваться… Хм… Знахарка… Видно, совсем ты дошел, Платоша, если к бабкам обращаешься.

И в этот момент раздался звонок в дверь.

Ирина отперла.

Первым ее побуждением было сказать:

— Извините, вы ошиблись квартирой.

Но звонившая уверенно произнесла:

— Я к Владимиру Константиновичу.

Ирина стояла в замешательстве.

Вместо ожидаемой бабульки перед ней стояла истинная красавица, точно сошедшая со страниц книги старинных сказок.

«Хм, у нее есть стиль», — подумала Ирина со смешанным чувством одобрения и неприязни.

Стиль был у них обеих, и обе молчаливо оценивали друг друга.

Это была маленькая безмолвная дуэль. Соревновались две женщины, и одновременно — две эпохи.

Одна — ультрасовременная. Все напоказ, все подчеркнуто. Откровенная одежда, позволяющая оценить все прелести фигуры. Перламутровая помада «секси». Вызывающая поза: смотрите все, любуйтесь, вот я какая!

Вторая — сама тайна. Романтические складки, мягко спадая, колышутся и трепещут при каждом движении. Они прячут, скрывают свою владелицу. Весь облик Вианы словно говорит: а попробуйте-ка догадаться, какая я на самом деле! И только лицо — открытое. Ему не нужно косметики. При взгляде на него не придет и мысли о каком-нибудь «секси»: здесь — глубокие чувства. Самые разные. В том числе — любовь.

Ирина почувствовала себя побежденной. Именно потому, что ей очень, очень хотелось победить.

Ей всегда нравилось посрамить соперницу. Обычно это удавалось. Но в данном случае именно это желание и делало ее уязвимой.

Потому что Виана ни о чем подобном и не думала. Она была спокойна и уверенна. Перед ней стояла совсем другая цель. Она просто пришла навестить Владимира Константиновича и, возможно, помочь ему. И больше ничего.

В Ирине закипала злость.

Как это несправедливо! Она ухаживает за отцом как нянька, как сиделка, как поденщица. Она носится по аптекам и по магазинам, чтобы, отстояв в диких очередях, раздобыть для больного витамины или цельное молоко. А он знай лежит в своей омерзительной пижаме и стонет.

А для этой — разоделся! Вскочил! В состоянии, оказывается, сам себя обслужить.

Вот пусть и заботится о себе сам. Или пускай эта, в оборках, трясется над ним.

Виана напомнила со спокойной иронией:

— Вы разрешите мне войти?

Ирина повернулась к ней спиной и, ни слова не говоря, направилась в комнату отца. Это, разумеется, не могло быть названо радушным приглашением. Ирина просто отступила перед необходимостью. Она с удовольствием захлопнула бы дверь перед носом неприятной ей особы, но отец никогда не простил бы такого поступка. Что ж, пусть входит, раз явилась.

Ирина ворвалась к отцу, горя желанием нагрубить, съязвить, сказать что-нибудь обидное. Но…

Владимир Константинович скрючился в кресле, прижав к груди сведенные судорогой руки.