Счастье в мгновении. Часть 3

– ТЫ НЕПОКОЛЕБИМО УТВЕРЖДАЕШЬ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ НА ЭТО ПРАВО? ПРАВО ВЛАДЕТЬ МНОЮ?

Меня так и подмывает сказать: «Никак иначе».

– Это не так, – хрипло отвечаю я, смотря отсутствующим взглядом на вздутые вены на руках. Доля рационализма еще остается во мне: – Ты просила тебя выслушать, слушаю.

– КАКОЙ СМЫСЛ, ЕСЛИ ТЫ МНЕ НЕ ПОВЕРИШЬ, ЧТО Я СКАЖУ, ЧТО ЭТОТ ПАРЕНЬ НЕ ОТКАЗАЛ МНЕ В ПОМОЩИ НА РЕПЕТИЦИИ И СОБРАЛ ВСЕ ДЕКОРАЦИИ К ПОКАЗУ! – в порыве гнева, слез, истерики произносит она, на что у меня отвисает челюсть. – Но тебе же проще обвинить меня во всем, выследить меня, издеваться словами, допытываться до правды, – она вытирает слезы, а я чувствую себя настоящим придурком, который и вправду поверил в другое.

– Но он к тебе был так близко и… – гневно говорю, но злюсь на самого себя. Она приготовила обед, ждала меня, а я, не успев перешагнуть порог дома, выглядел недовольным. – И ты знаешь, как я отношусь к тому, если к тебе прикасается чужак.

– Он благодарил меня, – плачет она; у меня разрывается сердце. – За то, что… – слезы не дают ей досказать; она прикрывает глаза ладонями, смахивая ручьи, – …что я выслушала его, а я благодарила за то, за то… что он помог мне.

– А сказать об этом мне?! Позвонить и попросить, чтобы я подъехал, и я помог? – Голос чуть стихает, но раздражение не уходит от меня. – Мы же утром договорились, что тебе не нужна моя помощь, а тут, видите ли, потребовалась. И кто он вообще такой? Откуда он взялся?

– Я задержалась с рассказом и почему я должна делать так, как говоришь мне ты? – Гнев снова перекрывает её разумные мысли.

– ПОТОМУ ЧТО Я ТВОЙ ПАРЕНЬ! – Я выкрикиваю с указанием. – И Я ЗАБОЧУСЬ О ТЕБЕ!

– Заботишься? – Ее слезы рождают в ней новый приступ истерики. – Какая же это забота, если она подобна заключению в темнице? Говоришь я скрыла этот маленький факт об этом человеке, но, дружок… – Что за ее вставочка новая, безудержно злящая меня? – …ты сам скрывал от меня, что обременен компанией Брендона, шпионил за Даниэлем и ни слова не заикнулся об этом! Как по-твоему я должна была узнать об этом?

– Почему же ты, мисс справедливость, все это время молчала, что знала об этом? – бешусь я. – И когда я признавался в любви, сообщая, что между нами есть трудности, ТЫ, МИЛАЯ, ДАЖЕ НЕ ОБМОЛВИЛАСЬ, ЧТО ОСВЕДОМЛЕНА О НИХ!

Стряхнув, порвав на себе фартук, она заявляет грозным тоном:

– ТЫ ВСЕ ПО-СВОЕМУ ИСТОЛКОВЫВАЕШЬ! ТЫ ВСЕГДА ДУМАЕШЬ ТОЛЬКО О СЕБЕ, РАЗ СТОЛЬКО ВРЕМЕНИ МЕНЯ МУЧАЛ! И ЗАПОМНИ, Я НЕ УЕДУ С ТОБОЙ ЛИШЬ ПОТОМУ, ЧТО ТЕБЕ ЭТО НУЖНО, А НЕ МНЕ! ЯСНО?! НИКТО, НИКТО НЕ МОЖЕТ ПОМЫКАТЬ МНОЮ!

– ОСТАВЬ СВОИ ДЕВИЧЬИ КАПРИЗЫ В СТОРОНЕ! – чуть громко приказываю я, обиженный несправедливыми словами.

– КАПРИЗЫ? – голосит в потоке слез. – Я НЕ БУДУ БЕСПРЕКОСЛОВНО ТЕБЕ ПОДЧИНЯТЬСЯ, И САМА РЕШУ, КАК МНЕ ЛУЧШЕ!

Я молчу, не двигаясь. Но сердце мучительно сжимается. Проходит тяжелая минута в тишине: она в слезах переваривает нашу ссору, теперь на ней лишь один грустный взгляд, а я, всецело поглощенный мыслями об этом качке и словами Тайлера, понимаю, что теперь буду жить с увеличивающимся страхом до дня дефиле, после которого жутко представить развитие событий, уготовленных мне судьбой. Как бы замедлить время, что бежит с неизмеримой скоростью? Внутреннюю катастрофу, приводящую к отчаянию, не умерить.

– Куда ты снова убегаешь? – бросаю уже спокойно я, перед тем, как она притворяет с громом дверь, и смотрю на опустевший дверной проём с холодным отчаянием.

– К брату, – слышатся отголоски её ответа уже в подъезде.

Мысли, теснившиеся в голове, становятся ещё более смутными, чем были ранее. Она никуда не поедет со мной, а значит все еще сложнее, а защитить её будет возможным только под своим крылом, до тех пор, пока оно будет нетронутым. Я не выслушал её и совершил ошибку, не поверив ей, но слова, высказанные ею в мой адрес, ранят меня, ведь она не знает, в каком любовном поединке мы находимся. Кругом расставлены ловушки.

Испытывая стеснение в груди, со стихающим зловещим светом в очах, я завариваю чай и снова ухожу в пучину раздумья. Восседая в кресле, взираю невидящим взглядом на туманную ночную бесконечность, бесконечно великое, под громадами ночных светил. И теперь, что восход, что закат, – одно и то же.

Пригубив чашку, ворочая мысли Брендона, диалог с Тайлером, ссору с Миланой, угрозы её матери, разговор с Питером, я прибегаю к тому, чтобы завтра до маскарада, связаться с отцом Миланы и Питера и помочь им найти друг друга и простить, чтобы не потерять больше. Может, хоть в этом она увидит, что все то, что я делаю, я делаю ради нее, не ради себя. И моя ревность отчасти связана с тем, что я боюсь ее потерять и боюсь, что кто-то ей навредит, причинив боль. И не только причинит ей боль, но и унесет мое счастье. В глубине души я буду надеяться, что она сможет меня простить… И Питер с Ритчелл смогут ее успокоить, правда, как бы он ей снова не рассказал то, что я сам хотел ей доложить. Иначе она вновь посчитает меня человеком, который всё от нее скрывает, но при этом говорит о своей любви.