Счастье волков

Офицер поверил. В городе полно всякого сельского отребья, некоторые даже не знают, как за проезд в метро заплатить. В долмуше просто передал водителю, и все, а тут надо карту покупать и деньги на нее класть. А некоторые не знают, что такое компьютер. Да чего там, многие и метро-то в первый раз видят.

А еще офицер когда-то был таким же сельским пареньком. И все село отправляло его в академию жандармерии.

Кстати, то, что гостиниц мало, тоже правда.

– Ехать надо заранее, – офицер понизил тон, – тут всегда пробки, как матч. И в гостиницах мест нет. Ты что, не местный? Давай документы.

Он посмотрел документы водителя. Вроде подлинные. На всякий случай включил рацию.

– Проверь, Вахид Тюркачи. Живет в Ыгдыре.

Рация отозвалась через несколько секунд.

– Есть такой. Совпадений с базами нет.

Офицер думал, что делать. Приказ начальства – строго-настрого закрыть мост, никого, ни под каким видом не пускать. Но тут… что могут плохого сделать дети?

И кем он будет, если лишит детей возможности посмотреть матч. Если бы побольше времени было, можно было бы на пристань их отправить… про теплоходы приказа не было. Но сейчас они точно не успеют.

– Ладно, езжай. Я предупрежу на той стороне, чтобы вас пропустили.

– Аллах да благоприятствует вам, бей.

Офицер вышел из автобуса, дверь с шипением закрылась. Дети смотрели на него через окна… и офицер снова почувствовал, что что-то не то.

Автобус тронулся, и в этот момент офицер услышал, что едет еще кто-то.

Совсем оборзели. Вот этого-то он точно тормознет как надо.

– Он пошел!

Твою мать, пропустили. Как?!

Мы не успели меньше чем на минуту.

Впереди был уже пост… БТР‐80 в синей раскраске жандармских частей и вооруженные автоматами люди. Один повелительно махнул рукой, требуя остановиться.

Не знаю, как мне там повезло… у меня не было ничего похожего на удостоверение полицейского, только полицейская куртка. Если бы жандарм заподозрил – только заподозрил! – что я не турок, по акценту или как-то еще – нам пришел бы конец. Там стоял БТР, его пулеметы просто изрешетили бы нас.

– Криминальная полиция! – крикнул я, высовываясь из фургона. – Старшего ко мне, живо!

Подошел офицер жандармерии.

– Только что через ваш пост прошло какое-то транспортное средство! Был приказ никого не пропускать!

Самое главное – громкий голос и давить, давить, давить. Не давать опомниться. Обычно люди под напором теряются.

– Вы что, не получали приказ?! Никого не пускать!

Офицер струхнул, это было видно.

– Но это… были дети!

– Какие, к шайтану, дети?!

– Дети… там дети, целый автобус детей… у них билеты на матч были. Какой вред от детей…

Я выругался по-турецки так, что жандарм в испуге отпрянул от меня. Ему уже было все равно до нашей машины, он думал, какое наказание получит.

– Передай дальше на посты – останавливайте автобус, он захвачен террористами! Нельзя их пропустить! Не дайте им уйти в город с моста!

Если я опять ошибаюсь – сидеть нам в турецкой тюрьме, пока не обменяют. И то хорошо, если не пристрелят.

– Слушаюсь…

– И пропусти нас!

Ваха нажал на газ, наш фургон рванулся вперед. У выделенной под метробусы полосы не было шлагбаума, и мы пролетели на скорости, жандармы только успели отскочить. Впереди была совершенно пустая бетонная полоса скоростной дороги, проложенной на высоте двадцатиэтажного дома. Бетон, дорога, похожая на взлетную полосу, и беспощадный, никогда не стихающий ветер.

Все должно было решиться здесь, над Босфором.

– Они захватили автобус с детьми, – сказал громко я, – всем приготовиться!

На автобусной полосе мы развили сто пятьдесят, не меньше. Не знаю, ездил ли кто по мосту с такой скоростью. Он ведь опасен – одно время только и говорили об упавших в Босфор с моста машинах.

Машину мотнуло… ветер. Подвеска уже разбита нахрен гонкой по стамбульским улицам, рулевое… не знаю, как радиатор еще не потек или мотор не заглох. Я едва успел откорректировать рулем, иначе бы…

Снег. Такой, какой бывает в самом конце зимы, – грязный, с черными, в разводах сугробами по обеим сторонам дороги.

Город… типичный постсоветский, с рядами унылых панелек, белыми сталактитами шестнадцатиэтажек и пристроенными к домам стекляшками. По протоптанным в неубранном снегу за время зимы тропинкам брели по своим делам люди, унылые, как и жилища, в которых они жили, как и магазины, в которые они ходили, серые и черные… казалось, в этом мире вообще нет ярких красок, только черный, белый и трагический серый.