Счастье взаимной любви

— Без меня, мужики, — ответил Мазурук, допил пиво и кивнул Ане: — Пошли. Все уже, наверное, собрались.

Они вышли из пивной, и Аня вспомнила, что куда-то надо девать отцовские деньги. Компания могла о них узнать, обнаружить случайно или она сама разгуляется, да и начнет шиковать, поить всех за свой счет. А это ни к чему. В глубине души она уже отсекла от себя одноклассников. Збруева пойдет в мединститут. Парни годик пошляются, похулиганят и попрут под знамена Вооруженных Сил СССР исполнять свой священный долг. Богданова — Корова слиняет в Москву, ей вроде бы уже подыскали местечко в ЦК комсомола — для начала будет бумажки перебирать, а потом делать карьеру по этой линии. Сделает. С такой задницей свою личную жизнь она устроит. Мишка Клюев, хитрован и ловкач, от армии непременно увернется. Может, специально триппер подхватил, чтобы от армии ускользнуть, хотя для выполнения подобной задачи подготовку начал чересчур рано. А все остальные из тридцати двух человек — в ПТУ! Множить ряды рабочего класса, как усиленно призывали в школе весь минувший год. Директор утверждал, что влиться в рабочий класс — это значит встать в ряды самого сознательного, самого передового отряда общества, который в нашей социалистической стране является основой основ, в отличие от подозрительной интеллигенции и ненадежных колхозников.

Услышал бы директор школы, как полчаса назад папа Ани, без пяти минут Герой Социалистического Труда, советовал своей дочери поискать лучшей доли в Израиле, где, по уверениям всех газет, царствовал растленный Капитал, мало того, он подавлял, тиранил и жестоко измывался над коренными жителями этой страны — арабами.

Аня даже засмеялась, когда эти мысли промелькнули у нее в голове. Мазурук глянул на нее и понял все по-своему.

— Ты на ночь сможешь из дому отвалить? Потрахаемся на природе, я с собой палатку беру и надувную лодку.

— Посмотрим, — уклончиво ответила Аня.

Они направились к городскому пруду.

На следующем углу толпилась вся их компания — вчерашние выпускники школы, пока еще друзья. Богданова пыталась командовать по-прежнему, ощущая себя комсомольским вожаком, но ее не слушали. В силу вступали иные законы — законы взрослой жизни, и было наплевать, донесет ли Богданова на одноклассников, уличив их в плохом моральном поведении, или нет. Доносить-то ей пока некому.

Ленька Селиванов осторожно придерживал на спине огромный рюкзак, который при каждом его движении слегка позвякивал — выпивки набрали от души, почти на все деньги.

— Рыбой вас кормить буду! — гордо пообещал Мазурук. — Я удочки взял, и если до Соловьиного озера доберемся, будем делать шашлык из рыбы! Только бы Леха подъехал.

— А не подъедет, тогда что?

Они стали прикидывать, что будут делать в этом случае. Придется пешком выйти за город, мимо стадиона добраться до пруда и устроиться там. Но это чересчур близко от родных да знакомых, рискованно, появится много ненужных свидетелей. Пока шли эти разговоры, Аня незаметно зашла за мусорные баки, вытащила из сумочки деньги, туго свернула их и засунула под груду ящиков. Шансы, что деньги пропадут, были минимальными. Здесь понадежней сохранятся. А прятать их в лифчике или трусах — пикник есть пикник, и трусы там не тайник — пустая затея.

Когда она вернулась к компании, оказалось, что к ним уже присоединился Марат Гаркушенко, который привел с собой незнакомого парня — высокого, круглолицего, с реденькими усиками, очень похожего на кота. Он что-то рассказывал, поблескивая живыми глазами.

— Ну, понятно, что все у нас у Киеве к Первомайскому празднику готовились, как всегда, и до тридцатого апреля только слухи ходили, что там у Чернобыле что-то грохнуло. Потом вдруг поясней стало, что действительно атомную станцию рвануло, взрыв — что тебе пятнадцать Хиросим, точно!

— Пятнадцать Херосим, так и от твоего Киева бы ничего не осталось, — насмешливо бросил Мазурук.

— Точно тебе говорю, — обиделся парень. — Я ж потом сам видел!

— Хиросиму? — спросила Тамара.

Все засмеялись, а Богданова возмутилась:

— Как вам не стыдно! Это ж такая трагедия для людей! Ну а что дальше, Николай?

Киевлянина не смутило общее недоверие, и он так же напористо продолжал:

— Ну, мы после демонстрации у парк пошли. Все чин чинарем, никто ничего не толкует, даже не сказали, чтоб окна закрыли и чтоб с водой поосторожней. В парке джазуха наяривает: «Мы желаем счастья вам!» Как ни в чем не бывало! Но тут мой папаша-хитрован, он в гараже горкома работает, домой прибегает и голосит: «Все партийное начальство города своих детей самолетом из Киева увозит! Рвем когти! Здесь везде радиация, передохнем, как крысы!» Ну, матка наша кое-что в этом деле понимает, сеструху мою и братана под мышку и деру в Полтаву! И остальные, кто поумней, из Киева деру. А я остался, потому как еще никакой паники и никто ничего не говорит. А потом, значит, Гришка, кореш мой, приходит вечером, говорит: давай туда рванем, там весь город пустой, магазины открыты, все разбежались!

— А охрана? — недоверчиво спросил Селиванов.