Счастье за углом

«Хаммер» молчал и не двигался. Мы стояли на парковке. Томас и девочки тревожно наблюдали за мной. Я сложила речь, затолкала ее в сумочку и оглядела себя в зеркальце. Щит волос на щеке со шрамами – на месте. Свитер с высоким воротником, скрывающий изуродованную шею, – на месте. Приталенный пиджак и брюки, прячущие пострадавшие от огня руку и ногу, – на месте. Приятное, непроницаемое выражение лица – на месте.

– Шоу начинается, – отозвалась я тонким, как у флейты-пикколо, голосом.

Мы пошли в Общественный центр, девочки топали рядом. Кора держала нас за руки и весело ими размахивала. Иви взяла меня под руку и ободряюще потрепала рукав моего пиджака.

– Мам, – тихо произнесла она, когда мы вошли через служебный вход. – Не переживай. Даже если тебя вырвет, это все равно будет круто.

Я обняла ее.

– Остается надеяться, что никто не заснимет, как меня тошнит. Я не хочу стать блюющей звездой минутного ролика в Интернете.

В холле нас поприветствовал несмело улыбающийся доктор Бартоломью.

– Уверен, вы привыкли собирать толпы, но происходящее просто ошеломило нас всех.

– Я стараюсь об этом не думать.

Летом он сказал, что выделит мне обычную аудиторию на 30–40 человек. Но через пару дней о моем участии написали в новостях на сайте ассоциации. И после этого администрацию начали заваливать заявками репортеры теленовостей – среди прочих «USA Today» и «Los Angeles Times», а также все крупные развлекательные журналы вроде «People», «Star» и «Entertainment Tonight», – плюс нашествие членов чего угодно, требующих, чтобы Ассоциация перенесла мое выступление в аудиторию попросторнее. Так что в итоге доктор Бартоломью предоставил мне актовый зал, куда помещалось несколько сотен присутствующих. После чего последовало еще больше заявок на съемку и просьб увеличить аудиторию, и доктор Бартоломью попросил у меня согласия еще раз сменить зал. Я опасливо согласилась.

– А где конкретно будет проходить мое выступление? – тихо спросила я.

Его улыбка превратилась в гримасу, озаренную надеждой.

– В аудитории Томаса Вольфа.

– Звучит впечатляюще.

– Там выступает симфонический оркестр Эшвилля. – Он помолчал и скривился еще сильнее. – Две тысячи пятьсот мест. – Очередная пауза и извиняющееся лицо доктора стало похоже на чернослив. – Там аншлаг.

У меня подогнулись колени. Томас поддержал меня за локоть.

– Ей нужно пару минут, чтобы привыкнуть к этой мысли. Где-нибудь в уединении.

– Несомненно. Идите за мной. Я отведу вас за кулисы.

Я безропотно позволила Томасу дотащить себя до аудитории. Девочки торопливо шагали за нами, раскрыв рты от изумления.

– Ждите здесь вместе с доктором Бартоломью, – сказал им Томас. Затем отвел меня в гримерную и захлопнул дверь.

Он взял меня за плечи.

– Ты всю свою жизнь выступала перед сложной публикой. Эти люди – жертвы ожогов и профессиональные врачи, которые их лечат. Они на твоей стороне. Ты справишься, Кэти. Ты справишься.

Я вывернулась и принялась ходить по комнате, ссутулившись и обхватив себя дрожащими руками.

Национальное телевидение. Десятки фотографов и операторов. И все они желают стать первыми, кто снимет меня и мои шрамы.

Томас преградил мне дорогу, расцепил мои руки и прижал их к своей груди.

– Ты, – хрипло произнес он, – женщина, которая не кричала, когда медсестра скребла твои свежие раны. Которая пересекла горы в снежную бурю, чтобы отыскать бабушкин дом, и затем поселилась в нем без отопления, электричества и водопровода. Одна. Которая спасла жизнь двум беспомощным щенкам. Приютила двух брошенных девочек. Ты женщина, которая во время пожара в кафе поставила жизнь других выше собственной. Которая отказывается уступить Дельте. – Он взял мои руки, поцеловал их и закончил: – Ты спасла мне жизнь и наполнила ее смыслом. Ты можешь произнести эту речь.

Я подняла глаза, чуть-чуть расслабилась и кивнула.

– Хорошо, я пройду через это. Правда. Так или иначе.

Он осторожно поцеловал меня в лоб, чтобы не смазать макияж.

– Мы с девочками будем в первом ряду. Просто смотри на нас и ни о ком больше не думай.

Я сделала долгий и медленный выдох и выпрямилась.

– Хорошо, хорошо. – Успокоиться. Дышать. Сосредоточиться. – Хорошо.

Моя мантра.

– Я тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя.

Томас направился к двери. За миг до того, как он вышел, я сказала:

– Томас. Все благодаря тебе. Я не справилась бы с этим без тебя.

Он оглянулся со спокойной улыбкой.

– И мы также вместе справимся с этой речью.

Дверь за ним тихо закрылась.

Я стояла лицом к ярко освещенным зеркалам гримерной. Впервые с того самого дня в «Четырех Сезонах», почти восемнадцать месяцев спустя. Я собиралась встать перед всем миром. В тот раз я увидела в зеркале бисквиты и трагедию. В этот раз в них отражался только мой страх.

Томас

– С мамой все будет хорошо? – спросила Кора, когда мы отыскали свои места в центре первого ряда. Она посмотрела на переполненный балкон, затем на забитый людьми партер. – Все эти люди пришли посмотреть на маму? Но мама не хочет их видеть.