Счастье™

– Мэй ушла. Ты ушел. Найджел… кто знает, где он теперь? Остались только я да Нед из бухгалтерии. Все давно ушли. А работают здесь только добровольцы. Представляешь? – Мистер Мид издал громкий резкий смешок. – Люди, принявшие учение Тупака Суаре, работают добровольцами. Художественная редакция, отделы планирования, распространения… все работают бесплатно, за спасибо. Мы не только получаем самые большие прибыли за всю свою шестидесятилетнюю историю, но к тому же никому не платим. Здорово, да? Помнишь Ирвина? Практиканта? Я его сделал начальником отдела научной фантастики, а он уволился через неделю. Повесил эту глупейшую записку насчет рыбалки… ненавижу. Что, нельзя просто уйти? Без всех этих трогательных прощаний?.. Так вот, Ирвин уволился, привесил записку, а через два дня явился. Теперь выполняет ту же работу, но бесплатно! Представляешь? Идиот.

– А Нед? Почему он до сих пор не ушел?

– Нед? Из бухгалтерии? Он обожает складывать числа. Говорит, бухгалтерия – это «блаженство». Ну и черт с ним, я оставил его в платежной ведомости. – Он встал, сделал очередную вылазку к бару. – Еще джина?

– Нет, спасибо. Надо еще Мэй перехватить. Но я хотел вас кое о чем попросить.

– О чем?

– Вы сказали про огромные прибыли, денежные запасы и небольшие расходы. А поскольку я содействовал этому благосостоянию, то, может… в общем, не полагается ли мне единовременное выходное пособие? Чтобы начать новую жизнь.

– Премию?

– Да, вроде последней зарплаты. В свете того, что я сделал для «Сутенира»…

– Что? С ума сошел? Я тебе не денежный мешок. Я дарил тебе в прошлом году «Зиппо»? Дарил? Что за неблагодарность… Убирайся к черту, надоел.

Эдвин вздохнул:

– Хорошо, сэр.

«Зря все-таки не сказал про „скотскую рожу“ и не дернул за хвост», – думал он, выходя из комнаты.

Глава сороковая

Мэй действительно собирала вещи. Повсюду – на столе, на шкафу – стояли картонные коробки, лежали фотографии ее кошки, теснились упакованные папоротники.

– Эдвин, – увидев его, произнесла она. – Хорошо, что зашел. Я хотела попрощаться.

Но он пришел не прощаться, а сгрести ее в объятия и увезти с собой. Словно Конан из Каморки.

– Нет, – ответил Эдвин. – Никаких прощаний. – И, набрав в легкие побольше воздуха, он прыгнул со скалы: – Мэй, давай вместе уедем отсюда. Я хочу быть с тобой. У меня ничего нет – ни работы, ни денег. Будущее мрачно, палец в гипсе, и я два дня не мылся. Меня преследует мафия, меня бросила Дженни и забрала все мои вещи. Я не знаю, что будет завтра, – но я хочу быть с тобой. Только с тобой. Мэй, давай вместе уедем!

Она повернулась и посмотрела на Эдвина – так, словно видела его впервые.

– Слишком поздно, – мягко сказала она.

– Понимаю, – кивнул Эдвин. И после долгой паузы произнес: – Ты уверена?

– Да, Эдвин. Слишком поздно.

Он печально повернулся, совсем не в стиле Богарта. Прощание получилось скомканным и неловким.

– До свиданья, Эдвин.

– Погоди-ка!.. – Он резко обернулся. – Погоди секунду!

– Что?

– Губы! – крикнул он. – Где, черт возьми, твои губы?

– А что такое?

– Твои сочные красные восковые губы! Где они? И… глаза! Где печаль? Мечтательность? А тушь? Тени? И где, черт возьми, твои губы? – И тише, с нарастающим ужасом: – Ты кто такая, и что ты сделала с Мэй?

– Эдвин. – Ее голос был спокоен и тих, взгляд странно безмятежен. – Косметика – маска, я уже из нее выросла. Наконец-то я позволила себе быть собой.

Эдвин изумленно отступил, тыкая пальцем в воздух, скривившись, как персонаж из «Вторжения похитителей тел»:

– Ты… ты читала эту книжку?

– Наконец-то я счастлива, Эдвин. Я научилась жить в согласии с собой. Словно вся моя жизнь шла кувырком, а теперь я обрела равновесие. Я нашла блаженство.

– Нет… – Это слово он произнес так, словно давал клятву Небесам. – Я не позволю этому случиться. Только не ты.

– Живи, люби, учись, – сказала она.

– Ни за что!

Он схватил ее за плечи, вытолкнул из кабинета и потащил к лифту.

– Куда мы? – Голос ее оставался спокоен и безмятежен, словно ее и не пытались похитить.

– Мэй, ты просто обязана дать мне последнюю возможность.

Лифт доставил их на первый этаж, и Эдвин поволок Мэй через вестибюль на улицу, а на тротуаре неистово замахал, подзывая такси.

– Нам не о чем говорить, Эдвин. Твои слова на меня не подействуют, потому что я теперь перешла в пространство без слов.

Но он все равно впихнул ее в такси, велел шоферу выехать за город – «только быстро», – и они развернулись, спустились к порту, затем въехали вверх на эстакаду Каллахан. Ехали долго, в полной тишине и с тягостным ощущением развязки.

– Эдвин, – мягко сказала Мэй. – Смотри, море. В нем отражается небо, потому оно такое ярко-голубое.

– И все время выбрасывает на берег презервативы и использованные шприцы, – ответил Эдвин.

– И чертово колесо. Видишь чертово колесо? В парке на Кэндл-Айленд? Видишь его силуэт, вон там? Как красиво!

– Мэй, оно ржавое и старое. А Кэндл-Айленд – безвкусное и выпендрежное местечко, там полно дешевых побрякушек и мелких жуликов. Мир не светится волшебством. Мир светится печалью.

Она смотрела в окно, на проплывавший мимо парк развлечений.