Счастья и расплаты (сборник)

Если бы Валя попала в Серебряный век,
где ей хотелось, по-видимому, поселиться,
затосковала б, наверно, о нас обо всех,
не обращая внимания на знаменитые лица.
Если в толпе бы наткнулась она на поэта по имени Блок
и на нее он воззрелся почти что молитвенно,
так бы сказала ему:
          «Ваш мистический взгляд —
                    он меня не увлек,
и вообще существуют ли в мире мужчины
          мужчинней Малыгина!
Он, признаваясь в любви,
          не вставая с колен, сиял,
он мне придумал испанское имя Валенсия.
А Северянину врезала я бы сама,
правда, тактичнейше мягко,
          без всяких невежливых выражений.
– Вы меня, Игорь, простите, от вас бы сходила с ума,
если б не знала поэта, которого звали мы запросто Женей…
«Анна Андреевна» —
          все-таки мы говорили об Анне Ахматовой,
Но Ахмадулину – Беллочкой звали,
          не Беллой Ахатовной —
и за венок ее кос,
          и за взгляд азиатский, агатовый.
В шестидесятых,
          когда я одной из поклонниц была там,
памятник будущий староарбатский
          звала я Булатом.
В нашей столовке студенческой
          мы называли Андрюшей
классика,
          нас угощавшего всласть треугольнейшей грушей.
Вы понимаете,
          это свои были классики,
классиков этих не стерли ни танки
          и ни цензурные ластики.
Так что Серебряный век —
          это гениев стольких расцветные годы,
шестидесятые годы – наш век Золотой
          отвоеванной внукам свободы!
Будущее мы еще не назвали,
          но верю в него без лести я,
шестидесятница Валя,
          которую звали Валенсия».

18 апреля 2012

Две девочки стоят у края крыши