Со вторым, рыженьким Лёшкой, познакомилась в баскетбольной секции. Лёшка тоже не звал в кафе, и Сашка начала подозревать, что её представления об ухаживаниях, почерпнутые, разумеется, из биографии Туманова, сильно расходятся с реальностью. Всеволод Алексеевич миллион раз рассказывал в интервью, как водил Зарину в ресторан Дома литераторов, как они катались на коньках в Сокольниках, как гуляли по зимней, засыпанной снегом Москве. На поездки в Москву, в Сокольники, Сашка не рассчитывала, но хоть в Макдак-то можно было сходить? Зато с Лёшкой всё получилось. Быстро, скомканно, ни разу не приятно, но по-настоящему. Сашка осталась разочарована. И вокруг этой, простите, потной возни столько страстей? Весь класс шушукается, кто, с кем, сколько. А в чём удовольствие? Пакость какая-то. Но раз уж начала, надо продолжать, тем более что появление у Сашки парня сразу стало школьной сенсацией. Лёшка встречал её после занятий, вместе шли на баскетбол, потом к нему. А иногда, если мать уходила на вторую смену, и к ней домой. Лёшку портреты Всеволода Алексеевича не смущали, он, кажется, вообще не знал, кто это. И не спрашивал. Сашка тоже старалась не замечать укоризненных взглядов со стен. Зато она нормальная. Не хуже других, парень вот есть.
А потом Лёшка перестал ходить на секцию.
— Бросил, — небрежно заявил он. — Надоело.
То есть как — надоело? Сашка баскетболом занималась серьёзно. Без фанатизма, всё-таки в её планы не входил
профессиональный спорт, но ходила регулярно, тренировалась честно, за сборную школы играла. Полезно, правильно, да и просто нравилось. Всеволод Алексеевич в юности футболом занимался, но девочек в футбол не брали.
Ещё через неделю Сашка стала замечать, что от её кавалера всё чаще пахнет перегаром. Потом у отца вдруг исчезла початая бутылка водки из кухни. Подозрение пало на Сашку, разгорелся скандал, особенно громкий в силу того, что отец был с похмелья и срочно хотел принять. Сашка напрасно взывала к разуму родителя, напоминая, что никогда в жизни не напивалась. Вот уж что её совершенно не интересовало! И в кои-то веки пример Туманова был тут ни при чём. Пьяный отец служил лучшей наглядной агитацией трезвости.
Уже сидя у себя в комнате, как никогда громко врубив в наушниках любимый сборник и намертво отгородившись от реальности, Сашка вспомнила, что после очередного «рандеву», пока она мылась в душе (всегда бежала туда, едва Лёшка застёгивал штаны, и намывалась так тщательно, словно хотела содрать кожу), её кавалер подчищал неизменные мамины котлеты на кухне. Сашка сама его туда отправила, пусть ест, жалко, что ли.
С тех пор на кухню его одного не отпускала, но Лёшка и без отцовых заначек находил, где выпить. Теперь он уже всегда был поддатым, и Сашка стала избегать встреч. С трезвым-то не особо приятно, а с пьяным и просто мерзко. Терпению пришёл конец, когда Лёшка попросил одолжить денег.
— Пивасика хочется, — честно признался он, встретив её после школы. — С утра тыква трещит.
Сашка посмотрела на его затасканную адидаску, на вечно приспущенные, пузырящиеся на коленках спортивные штаны, пыльные кеды, встретилась взглядом с красноватыми с бодуна глазами.
— Да к чёрту вашу нормальность, — пробормотала она.
— Чего? — не понял Лёшка.
— Пошёл отсюда, говорю.
На этом поиски счастья были завершены на неопределённый срок.
Вопрос «нормальности» для Сашки остро стоял всегда, сколько она себя помнила. Уже в первом классе она начала понимать, что с ней что-то не так, чувствовать пропасть между собой и одноклассниками. Началось всё, смешно сказать, с «Черепашек Ниндзя». И дело даже не в том, что мультик про черепах-мутантов смотрели только мальчики и Сашка, а девочки предпочитали «Русалочку». Хуже было то, что мальчишки выбрали себе по герою. Кто-то в играх на переменках всегда изображал Донателло и махал воображаемой палкой, кто-то мнил себя Микеланджело и поедал такую же воображаемую пиццу, кто-то непременно хотел быть Леонардо или Рафаэлем. А Сашка традиционно отыгрывала Сплинтера, старую крысу — учителя черепах, персонажа, которым никто и никогда быть не хотел. Он толком не сражался, всё больше поучал своих подопечных и явно не тянул на героя. Но семилетняя Сашка любила именно его: мудрого, спокойного, надёжного. Впрочем, всех такое положение вещей устраивало — Сплинтера кто-то должен был играть, и Сашкины странности оставались незамеченными.