Счастлив как бог во Франции

Переодетый в ризничего, я последовал за кюре на рыночную площадь. Мастера заканчивали возведение третьей виселицы на невысокой платформе, использовавшейся во время праздников. Вокруг теснились горожане, согнанные на казнь. На их лицах я не увидел ни капли сострадания. Только ужас.

Подъехал крытый брезентом грузовик с осужденными. Их лица, в ссадинах и синяках, распухли и были неузнаваемы. Руки связаны за спиной.

Кюре подошел к осужденным для благословения. Каждому он шепнул: «Ваша жертва не окажется напрасной, мы не забудем вас». Солдат повесил всем на грудь картонку со словом «Террорист». Потом им связали веревкой ноги и вздернули над помостом вниз головами. К висельникам поднялся офицер. Вытащив нож, аккуратно, стараясь не забрызгаться, он перерезал жертвам горло. Из моих товарищей выпустили кровь, словно это были кролики. Во взглядах немцев я не уловил ни злобы, ни ненависти, только удовлетворение от хорошо выполненной работы. Казненные для них были не людьми, а всего лишь террористами. Поэтому их не казнили как людей, а зарезали, как животных.

В этот страшный день я дал себе клятву бороться за человеческое достоинство до последнего вздоха, если уж случится так, что мне придется расстаться с жизнью.

Небо потемнело. Мне казалось, что мрачные тучи едва сдерживали слезы.

11

Мы покинули сцену, на которой разыгралась трагедия, чтобы посетить умирающих естественной смертью. Два безнадежно больных человека ожидали соборования в отдаленной части кантона, именно там, где со мной должны были связаться подпольщики. Я попросил кюре, чтобы он переслал мне мои вещи, если это будет возможно. По крайней мере, хотя бы свитер, связанный матерью.

Вынужденный менять квартиры чуть ли не ежедневно, я превратился в настоящего кочевника. У меня появилась привычка молча, произнеся только пароль, входить в любой дом. Подпольная сеть продолжала разрастаться. Наши ряды пополняли в первую очередь дезертировавшие из службы обязательной трудовой повинности. По крайней мере, так они говорили. Отдельные ячейки сети начали координировать действия. Мне все чаще встречались не только рабочие, но даже священники и крупные буржуа. Но политика не интересовала меня. Голлисты или субъекты неясной политической принадлежности — я знал, что у них не было шансов на успех. Если бы еще в рядах наших противников были одни немцы. Но рядом с ними были французы. Нация разделилась на три неравных части. К самой многочисленной относились те, кто старался быть как можно более незаметным, кто робко суетился в погоне за съестным, словно мышь перед наступлением зимы. Вторую по величине группу составляли те, кто любил получать вознаграждение и был уверен, что им к лицу положение приглашенных к дележке. Они находили удовольствие в деятельности на службе у немцев. К самой небольшой группе относились мы. Армия босяков, шатавшихся по лесам и при любой возможности втыкавших в зад противнику иголки, хотя вместо них лучше было бы иметь рогатины.

Я быстро понял, что в одиночку нам не справиться. Без иностранной помощи от нас быстро остались бы только жалкие остатки, скитающиеся между холмов и лесов.

На протяжении следующих четырех месяцев моей обязанностью было получать большие суммы денег, которые англичане переправляли нам через Швейцарию. Первое время я сам ходил через границу. Каторжная работа. Карабкаться, задыхаясь, в гору в холод, дождь и туман по едва заметным тропкам, стараясь, чтобы тебя не заметили. Потом ожидать в укромном месте появления денег. После этого спускаться по скользким склонам с увесистым чемоданом в руке, настороженно прислушиваясь к лаю сторожевых собак. Постоянно ожидать выстрела в спину, отправляющего тебя за пределы мира, пусть и известного тебе только с самой неприглядной стороны. Чтобы обмануть чутье собак, я использовал один совет, полученный мной от одного случайного знакомого: стараться больше передвигаться по ручьям. Каждый раз, когда мне по дороге попадался ручей, я входил в воду и поднимался вверх по течению метров на пятьдесят, и только потом снова выбирался на берег. Вода, заполнявшая при этом ботинки, быстро начинала замерзать, и лед охватывал мои ступни, словно волчий капкан. Я часто думал, что такие приемы могут окончиться ампутацией ступней, как это бывает с альпинистами, бессмысленно истязающими себя. Но желание выжить любой ценой всегда побеждало страх перед опасностью гангрены.

После двух десятков успешных походов за деньгами мои игры с пограничниками закончились. Мне больше не нужно было надеяться, что ищейки в очередной раз потеряют мои следы, беспомощно повизгивая на берегу ручья. Мне поручили заняться распределением денег. Я должен был строго соблюдать нашу обычную методику, когда каждая группа подпольщиков отделялась от других непроницаемой перегородкой. Теперь, когда я превратился в казначея, от меня впервые потребовалась не столько преданность, сколько сообразительность.