Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

В комнате спиной к нам стоит небольшое кресло, в нём что-то или кто-то есть — что-то непонятное торчит над спинкой. Я обхожу кресло слева и вижу: в кресле то ли сидит, то ли лежит маленький, худенький, очень пожилой человек, от живота и до пола он закрыт одеялом. Мне не нравится, что одеяло лежит на полу, но маленького человека жалко — он такой сморщенный и всё время моргает. «Здравствуйте!» — говорю я ему. Он моргает, кажется мне, что он кивает головой, но ничего не говорит. Какой странный дом, думаю я, почему-то никто не здоровается! Елена Григорьевна тихо что-то ему говорит, он кивает головой, а я думаю: ну какой же он «крупный педагог»? Вот наш Папа — крупный учёный, ну так он высокий, красивый, и у него на ногах нет никакого одеяла!

Из второй двери приходит сердитая женщина, в руках у неё тарелка, на тарелке маленькие стаканчики. «Надо принять лекарства», — говорит она пожилому человеку и даёт ему стаканчик с тарелки. Пока он пьёт, она смотрит на меня так сердито, что я оборачиваюсь и смотрю, нет ли сзади меня кого-нибудь, на кого она так сердится. Сзади никого нет. Когда я оборачиваюсь обратно, её уже нет в комнате.

— Нинуша, — говорит Елена Григорьевна, — подстрой скрипку. У неё абсолютный слух, — говорит она креслу. — И сыграй нам, пожалуйста, всё, о чем мы с тобой договорились.

Я быстро подстраиваю скрипку и начинаю, как мы и договорились, с этюда. Этот этюд мне нравится, и поэтому мне просто сделать непротивный звук. Сыграла этюд. Елена Григорьевна говорит:

— Теперь «Сурок».

Я киваю головой — я помню, что надо играть!

«Сурок» мне очень понравился с самого начала, когда мне его задали, я тогда школу бросила, а когда пошла обратно, Мамочка спела мне его со словами. Он грустный, печальный. Я начинаю играть, и мне, как всегда, очень жалко их обоих, и я думаю, как они ходят вдвоём, у них нет родного дома, а когда они просят милостыню, наверное, они голодают — и тут мне становится так их жалко, что я стараюсь легко-легко касаться смычком струн. Звук получается совсем непротивный. Последняя нота получилась даже хорошая! «Сурок» кончился, и я сразу начинаю играть последнюю вещь — этюд. Этюд я играю быстро, без ошибок — он противный, мажорный, и мне хочется его скорее отпиликать.

— Мальчик, освободись, — вдруг говорит голос из кресла.

Никакого мальчика здесь нет, я не знаю, про что он говорит, и продолжаю играть дальше — надо играть поскорее, потому что этюд длинный.

— Мальчик, освободись, — опять говорит голос из кресла.

— Нинуша, — говорит мне Елена Григорьевна, — больше играть не надо.

Я немножко удивилась, но перестала играть и стала укладывать скрипку, смычок, подушечку, а Елена Григорьевна стала тихо разговаривать о чём-то с креслом. Она поговорила-поговорила, сказала креслу: «Большое спасибо! До свидания!», я тоже сказала креслу: «До свидания», но, по-моему, кресло ничего не ответило, и мы ушли. Когда мы вышли на улицу,

Елена Григорьевна говорит:

— Ты молодец, хорошо сыграла!

И тут я вспоминаю, как он сказал: «Мальчик, освободись», и спрашиваю:

— А кому он сказал: «Мальчик, освободись»?

Елена Григорьевна немножко думает, потом объясняет: — Понимаешь, Нинуша, ты пострижена как мальчик, наголо, на тебе не платье, а рейтузы и свитерочек… Он ведь слушает очень внимательно, а смотрит невнимательно, вот ему и показалось, что ты мальчик!

Когда она мне это объяснила, я рассердилась, а потом думаю: да ладно! Мы приходим в музыкальную школу, а там нас Бабушка почему-то ждет. Я смотрю в окно, а Елена Григорьевна рассказывает Бабушке, как мы были у Столярского. Я сначала не слушаю, а потом начинаю слушать. «…Она ему понравилась, но он говорит, она такая маленькая, как же я могу сейчас сказать что-нибудь о её музыкальном будущем! Да ещё в наше время… война ведь!»

Бабушка говорит:

— Да! Очень хочется знать её будущее!

Елена Григорьевна хватает Бабушку за руку, прижимает руку к своей груди и говорит так, как будто кого-то просит:

— Надежда Ивановна, вы не представляете, как бы мне хотелось увидеть Нинушу лет через десять — пятнадцать или хотя бы узнать, как развернулся её талант!

— Я вас понимаю, — говорит Бабушка.

А я вот их совсем не понимаю — зачем им всё это надо?! Мне это совсем неинтересно! Но мне интересно, что такое «Мальчик, освободись». Елена Григорьевна сказала, что «мальчик» — это я.

Ну, а что такое «Мальчик, освободись»? Вечером спрошу у Мамы!

Лёвочка

К нам теперь каждый день приползает в гости Лёвочка. Мы не просто его любим — мы его, как сказала Бабушка, «обожаем все втроём»!