Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

Двор мне очень понравился — я его сразу вспомнила, он значительно лучше и больше, чем в Свердловске, тут можно в любые игры играть. Выбежали на Мещанскую — какая красивая улица! Это наша улица! Мы долго стоим на тротуаре, смотрим, как едут троллейбусы, машины. Потом Анночка идёт в песочницу, а я сразу познакомилась с двумя девочками, Леной и Инной, обе хорошо бегают и хорошо в мяч играют. Я говорю: «Давайте ещё двоих найдём и в «салочки» поиграем». Нашли, уговорили и стали в «салочки» играть. Хорошо поиграли, правда, водили почти всё время эти новенькие — бегать совсем не умеют, хоть и большие. А я так люблю бегать, но всё равно в песочницу посматриваю, как там Анка? Ей хорошо, очень много куличей налепила и с какой-то девочкой там смеётся. Вдруг я очень хочу есть, говорю девочкам: «Как мы хорошо поиграли! Нам сейчас домой пора, завтра поиграем?» Девочки говорят: «Поиграем!»

Мы в столовой сидим за нашим столом, ужинаем, только Папы нет. Мамочка говорит, что он работает на нескольких работах и поэтому поздно приходит домой. На столе всё так красиво, что у меня даже сердце как-то громче стучит, и я не понимаю — почему?! Ведь на столе всё, как было до войны: у всех по две тарелки, подставка для ножа и вилки, с другой стороны кольцо, а в него засунута белая твёрдая салфетка. Это ведь так здорово! Но почему у меня в груди что-то не так? Почему мне кажется, что это не совсем правильно, хотя и очень красиво?!

— Ну как вам двор понравился? — спрашивает Мамочка.

— Очень. — Мы с Анночкой прямо хором говорим.

— Во что играли? — спрашивает Мамочка.

— Анка куличи лепила, а я с девочками в «салочки» играла, — говорю.

— Значит, вы тут в «салочки» играете! — Мамочка говорит задумчиво, смотрит непонятно куда, а потом так неожиданно, как будто она дразнится: — А вот мы, в Ленинграде, всегда играли в «пятнашки»!

— А как в них играть? — Мне очень интересно. — Какие там правила? — спрашиваю.

— Такие же, как в «салочках»! — И мне опять кажется, что Мамочка немножко дразнится. Я ничего не понимаю, смотрю на Элку, она нахмурилась и спрашивает:

— Это что, одна игра, только названия разные?

— Да, — отвечает Мамочка, — это одна и та же игра, но в Ленинграде она называется «пятнашки», а в Москве — «салочки».

И тут я сразу понимаю, что Мамочке «салочки» очень не нравятся! Почему? Я не знаю, как спросить, и спрашиваю тогда немножко про другое:

— Мамочка, а во что вы в Ленинграде играли? Мамочка смотрит на буфет, на вазы — они очень красивые, на буфете стоят, — а потом говорит:

— Ну, я думаю, почти в те же игры… — Она задумывается, мы молчим, потом она вдруг спрашивает: — Девочки, когда вы рисуете, чем вы стираете то, что вам не нравится или надо поправить?

— Ластиком, — говорим хором.

— А мы, — говорит Мамочка, — в Ленинграде стирали это резинкой! Мы в Ленинграде, — продолжает Мамочка, — говорим «что», а в Москве говорят «што», мы говорим «булочная», а в Москве говорят — «булошная»! И тут я понимаю, как надо спросить то, что я хочу узнать.

— Мамочка, — спрашиваю, — ты любишь Москву?

— Я Ленинград люблю! — отвечает Мамочка.

— А Москву… ты любишь? — спрашиваю опять.

— Я ещё к Москве не привыкла… и не успела её полюбить. — У Мамочки очень серьёзное, даже немножко строгое лицо.

— Как, почему не привыкла? — спрашивает вдруг Элка ещё быстрее меня.

— Я родилась и выросла в Ленинграде, — говорит Мамочка и смотрит не на нас, — я выросла в удивительном месте — Палате мер и весов, я обязательно потом, когда кончится война, всех вас туда свезу, потому что это мой первый родной дом… и парк, и дорожки, и ограда. — Мамочка становится похожа на Бабушку, когда она поёт, но не лицо похоже, а то, что кажется, будто она выше и дальше и до неё нельзя дотронуться. — В Ленинграде гордые, прямые улицы, красивые дома и дворцы, там Нева — она серая, блестящая и раза в два шире Москвы-реки, — продолжает она, а мы очень тихо молчим и слушаем. — Там ночью разводят мосты и целый месяц белые ночи! — Вот это я вообще не знаю, что такое, но боюсь её перебивать. — Там, когда мне было семнадцать лет, я встретила вашего Папу! — Мамочка не смотрит на нас, я не понимаю, куда она смотрит, и у неё совсем другое лицо. — Мы поженились, — говорит она, — когда мне был двадцать один год, там Эллочка родилась! Только в тридцать пятом году мы переехали в Москву.

— Ну зачем тогда, — кричу я, потому что мне и Мамочку жалко, и Москву жалко, — зачем вы уехали из Ленинграда?!

— Мы никогда бы не уехали из Ленинграда! — Мамочка вдруг внимательно на меня смотрит и опять становится нашей Мамой и объясняет: — Папин институт перевели в Москву, и нам пришлось уехать из Ленинграда. Знаете что, девочки, — Мамочка улыбается и говорит почти весело: — я обещаю вам, что постараюсь Москву полюбить… только не сразу! А сейчас давайте потихоньку готовьтесь — скоро спать ложиться.

Иногда случаются такие вещи, про которые ты совсем не думал. А они случаются! Я иду в детскую, к окну, смотрю на небо и маленькие дома.

Мамочка не любит Москву, а я Москву люблю, особенно нашу улицу, Первую Мещанскую! Мне всё это как-то странно.