Счастливая куртизанка

— Как бы то ни было, — продолжает мой муж, — я должен возместить вам убыток, который причинил, нарушив уговор, — и с этими словами достает деньги.

— Помилуйте, — отвечает капитан, — это совершенно лишнее.

Некоторое время каждый старался превзойти другого в великодушии; но в конце концов мой супруг настоял на своем и вручил ему три или четыре гинеи. На этом и кончился их разговор, и они уже не возвращались к тому, с чего он начался.

Мне, однако, несладко было все это слушать, ибо отныне тучи начали надо мною сгущаться, и, словом, опасность грозила мне со всех сторон. Муж передал мне слова капитана, но, к великому счастью, решил, что тот слышал звон, да не знает, где он, и, пересказывая ему то, что узнал от других, все перепутал; так как муж мой не понял, что хотел сказать капитан, да и капитан, верно, сам не знал, что говорит, то он, то есть мой. муж, решил слово в слово передать мне все, что ему наговорил капитан. О том, как мне удалось скрыть от мужа расстройство чувств, в какое меня поверг его рассказ, я сейчас расскажу, но перед этим я хочу сказать, что если мой муж не понял капитана, а капитан — самого себя, то я зато прекрасно поняла их обоих, и, сказать по чести, встревожилась пуще прежнего. Но тут мне на выручку пришла моя изобретательность, благодаря которой мне удалось на время отвлечь внимание мужа: мы с ним сидели за маленьким столиком подле камина, я потянулась за ложкой, которая лежала на противоположном конце стола, и, как бы от неловкости, сбросила при этом одну из зажженных свечей; тотчас вскочив со стула, я подхватила горящую свечу прежде, чем та упала на пол.

— Ах, — закричала я. — Я испортила свое платье, я закапала весь подол воском!

Таким образом, у меня был предлог оборвать разговор с мужем и позвать Эми. А так как Эми не сразу пришла на мой зов, я сказала мужу: «Друг мой, я должна сбегать наверх и сиять платье, чтобы Эми его тотчас почистила». Муж тоже встал из-за стола, подошел к шкафу, в котором у него хранились деловые бумаги и книги, снял с полки одну из книг и погрузился в чтение.

Как я была счастлива ускользнуть! Я тотчас побежала к Эми и застала ее одну в комнате.

— Ах, Эми! — вскричала я. — Мы погибли.

Едва промолвив эти слова, я разрыдалась и долгое время не могла говорить дальше.

Не могу удержаться, чтобы не рассказать, что все эти происшествия навели меня на благочестивые размышления. Я была поражена этим новым свидетельством справедливости всеблагого промысла, пекущегося обо всех делах человеческих (причем не только у великих, но и у малых мира сего); случай, какого нельзя предвидеть заранее, рассуждала я, способствует тому, что самые тайные преступления становятся явными.

И еще мне пришло в голову, как справедливо, что грех и позор постоянно следуют друг за другом по пятам; что они не только сопутствуют друг другу, но — как причина и следствие — неразрывно связаны между собою; возникни где преступление, тотчас за ним вслед явится огласка, и точно так же, как человеку не дано скрыть первое, ему невозможно избежать последней.

— Что мне делать, Эми? — сказала я, как только почувствовала себя в силах говорить. — Что будет со мною?

И снова разрыдалась с такой силой, что долго не могла продолжать. Эми была вне себя от испуга, но не знала, в чем дело; она принялась уговаривать меня успокоиться, перестать рыдать и поведать ей все.

— Подумайте, сударыня, — увещевала она меня, — неровен час, придет хозяин и увидит, в каком вы огорчении, увидит, что вы плакали, и, уж конечно, захочет знать причину ваших слез.

— Ах, она ему известна и так, — прервала я ее. — Он знает все! Все обнаружилось, и мы погибли!

Мои слова поразили Эми как громом.

— Возможно ли, сударыня? — воскликнула она. — Коли так, то мы в самом деле погибли; но это немыслимо, этого не может быть.

— Увы, — отвечала я, — не только может, но и есть.

И, понемногу успокаиваясь, я рассказала ей, как муж мой повстречал капитана и что тот ему сказал. Эми пришла в такое неистовство, что стала плакать, браниться, выкрикивать проклятья, как безумная, затем — укорять меня за то, что я не дозволила ей убить девчонку, как она в свое время предлагала, твердя, что я сама себя погубила, и все в таком роде. Но я и теперь не соглашалась на то, чтобы ее убили. Одна мысль об этом была мне нестерпима.

Так, в междометиях и бессмысленных восклицаниях прошло около получаса, и мы ничего, конечно, за это время не придумали. Ибо, чему суждено случиться помимо нашей воли, того не предотвратить, а следовательно, и нам было неоткуда ждать спасения. Облегчив несколько душу слезами, я вспомнила, что меня внизу ждет супруг, которого я покинула под тем предлогом, что якобы перепачкала платье воском. Итак, я переоделась и спустилась к нему.

Посидев некоторое время с ним и заметив, что он, против моих ожиданий, не возвращается к своему рассказу, я несколько приободрилась и сама ему о нем напомнила.

— Друг мой, — сказала я, — своей неловкостью я прервала твой рассказ, может, ты его продолжишь?

— О чем? — спрашивает он.

— Да о капитане, — говорю я.