Как обычно, я говорила слишком быстро. Поздно ночью у нас возник спор по какому-то пустячному поводу, алкоголь сильно преувеличил его значимость. Мы шли по бульвару Ришар-Ленуар, и Петронилла, которой решимости было не занимать, вложила патрон в барабан и прокрутила его. Потом приставила ствол к моему виску и выстрелила.
– На этот раз в уличной ссоре погибнет не Марло, – сказала она моему трупу.
Она порылась у меня в сумке, нашла там эту рукопись, сунула себе в карман, а мое тело спихнула в канал Сен-Мартен.
Назавтра была пятница, рабочий день. Для очистки совести Петронилла отнесла рукопись в мое издательство.
– Текст небольшой, – сказала она главному редактору. – Я пока тут посижу, вы прочтете, а потом мы поговорим.
Она уселась в моем кабинете и со свойственной ей бесцеремонностью два с половиной часа проболтала по телефону с Томбукту.
Потом к ней вышел редактор и спросил, может, мою рукопись следует отнести в полицию?
– А это вам решать, – ответила она.
Петронилла выскользнула из здания, как кошка, и исчезла на парижских крышах, где, как мне кажется, она бродит до сих пор.
А я, труп на дне канала, размышляю о произошедшем и извлекаю уроки, которыми воспользоваться уже не смогу. Напрасно я убеждаю себя, что писать – это опасно, смертельно опасно, я по-прежнему попадаюсь на эту удочку.