Каждому хорошему «господину» требуется определенный минимум наручников, кнутов, плеток из сыромятной кожи, кандалов, цепей, палок и искусственных членов. Те, кто специализируется исключительно на подобных сценах, должны иметь значительно более разнообразные и, возможно, более дорогие и изощренные инструменты. У меня был один очаровательный «раб», который прочесывал Европу в поисках средневековых железных ножных кандалов и наручников, которые не оставляют следов, и он всегда приносил предметы для собственных мазохистских сцен.
Случайно этот человек посетил «подружку из моей деревни» – мадам, возглавлявшую знаменитый «дом пыток» в Нью-Джерси, пока полиция не закрыла его. Сейчас она экспериментирует в Европе с совершенно новым изобретением в этом деле, который мазохисты называют «одиночная камера». В своем доме в Гааге эта женщина соорудила специальную камеру, в которую она запирает клиентов, предварительно заковав их в железо. Иногда она привязывает их за руки к потолку. У нее большая клиентура, и дело процветает.
Один из моих клиентов, субтильный «раб» по имени Ники, как-то зазвал меня в один из мрачных ненастных вечеров в магазин по продаже зонтов, чтобы я пополнила свой инструментарий для садомазохистских сцен. Джонни Стар, негр – администратор магазина, который с тех пор стал работать на меня в качестве помощника, «раба» или «господина», показал нам свою коллекцию кнутов и палок. Все эти предметы я испробовала на собственной руке или Ники. В то время как я выбирала их, мой взгляд случайно упал на окно магазина. За окном стоял хорошо одетый мужчина с совершенно загипнотизированным видом.
Даже через стекло я узнала этот знакомый собачий взгляд, который они все имеют; «Поколоти меня, ударь меня, пожалуйста», – как у верного пса.
Чтобы подразнить его, я снова шлепнула Ники по заду, и кнут издал свистящий звук, который заставил незнакомца в окне вздрогнуть с головы до ног.
Затем мне пришла в голову блестящая идея: если я вкладываю столько денег в новые инструменты для «рабов» и «пыток», то должна обеспечить себе хотя бы еще одного клиента. Итак, я вышла на улицу и стала рядом с ним, делая вид, что рассматриваю выставку зонтов на витрине.
Так случилось, что я оделась в тот день в стиле, подходящем для «господина»: в черных брюках, черном, облегающем горло свитере, а мои волосы были подняты в строгой прическе – и сочетание моего облика и наручников в моих руках заставило заговорить его.
«Вы так хорошо управляетесь с плетью, – сказал он на английском с венгерским акцентом. – Могу поклясться, вы можете делать с ним много разных штук, которые делают людей счастливыми».
«Если вы думаете, что я могу сделать вас счастливым, разрешите мне попробовать, пожалуйста», – ответила я.
«Это как раз то, что я хочу, – с жаром ответил он. – Где я найду вас и когда мне приходить?»
«Приходите ровно в шесть вечера», – приказала я, потому что «рабам» никогда нельзя назначать приблизительное время. Они всегда пунктуальны из-за своей потребности подчиняться кому-то. Я протянула ему свою визитную карточку, он кивнул и ушел.
Как я и ожидала, мужчина около витрины пришел за секунду до шести, с распахнутыми печалью глазами и полный ожидания. Этим вечером я перепробовала весь набор из своей сумки с садо-мазохистскими инструментами, и ему так понравилось, что он стал моим регулярным клиентом, пока через полтора года не уехал из Нью-Йорка.
Мазохист вне зависимости от обстоятельств первого знакомства обычно становится преданным «рабом» одного и того же «господина». У меня даже были специальные люди на отдельном телефоне, которые устраивали для них телефонные сцены с руганью и тому подобным и формировали психологическую зависимость «рабов», превращая их в регулярных и доходных клиентов.
Моя способность распознавать мазохистов уникальна. Я могу распознать их в любой обстановке и часто до того, как он поймет это о себе сам, так как я читаю по глазам так же, как хиромант по рукам.
Это произошло на пляже в Пуэрто-Рико с известным нью-йоркским диск-жокеем, которого я буду называть Вильям X. Робинсон. Он определенно имел мазохистские тенденции, но никогда не признавал этого, возможно, из страха, что действительность может вызвать либо отвращение к жизни, либо нездоровое пристрастие.
Когда мы познакомились с ним, на Робинсоне были черные очки, и он стоял у уреза морской воды. Я почувствовала мазохистские флюиды, исходящие от него, поэтому попросила его снять очки.
«Я хочу видеть ваши глаза, потому что в глазах человека отражается его душа», – сказала я ему.
Ничего не подозревая, он снял очки, и тут безо всяких околичностей я заявила ему: «Держу пари, что вы мазохист».
Реакция диск-жокея была настолько испуганной, будто я задела какой-то тайный нерв. Все его поведение изменилось, и с этого момента он стал бояться меня.
Чтобы завоевать его доверие вновь, я рассказала правду о себе, и снова он был шокирован, но это заставило поведать мне кое-что о своей жизни, что он никогда бы не рассказал своей милой еврейской жене.