Счастливая Россия

Тузенбах. Давайте. О чем?

Вершинин. О чем? Давайте помечтаем… например, о той жизни, какая будет после нас, лет через двести-триста.

Тузенбах. Что ж? После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое чувство и разовьют его, но жизнь останется все та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая. И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: „ах, тяжко жить!“ – и вместе с тем точно так же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти».

Карл задумался.

Прогноз почти весь ошибочный. На воздушных шарах не летают – это слишком медленно. Пиджаков не носят – неудобно. Шестого чувства не развили. Смерти не боятся. Жизнь нетрудная. Полная тайн? Ну вот это пожалуй. Иначе сейчас не тащился бы на край света. Счастливая ли?

Словно разрешая сомнения, на шее завибрировал визофон: два раза коротко, потом длинно; два раза коротко – длинно. Каролина!

Конечно, счастливая.

Ветер быстро сдернул окуляры, вместо них поднял наглазник, вставил в ухо наушник. Мир разделился пополам: в левой половине появилось хмурое женское лицо (Каролина не любила улыбаться). Вторая половина, в которой купе, посерела и утратила значение.

– Просто так, – недовольно сказал в левом ухе хрипловатый голос. – Черт знает. Почему-то.

Не разбудить бы сеньора. Карл поднял ко рту экранчик на гибкой проволоке – звукопоглотитель.

– Я тоже по тебе соскучился.

Говорить этого было не надо. Каролина не выносила телячьих нежностей. Разговор сразу и закончился.

– Скучаешь – значит, с тобой всё в порядке. Я, собственно, только это.

В ухе щелкнуло. Картинка погасла. Но жизнь безусловно была счастливая, в этом Тузенбах не ошибся.

А сеньор все-таки проснулся. В таком возрасте сон чуткий.

– Чему улыбаемся? – Увидел еще не спущенный назад, на шею, визофон. – Кто-то позвонил? Жена? Ты женат, Карл?

– Нет.

Всякому терпению есть конец. Золотое правило вежливости: если хочется кого-то треснуть по башке, улыбнись и уйди.

Карл улыбнулся и встал.

– Отлучусь.

Ничего. До Красноярска можно посидеть и в ресторане.

Устроился у стойки, открыл бювар.

Чехов подождет. Надо хорошенько подготовиться к разговору с Сильваном.

Но опять не повезло. Сзади, сдвинув два стола, расположилась группа иностранных туристов – похоже, студенты. Судя по выговору – мексиканцы. Гид, а может быть, профессор, объяснял им про Трубу.

К сожалению, Ветер знал испанский. Но деваться было некуда. Пересядешь от стойки к столику – опять попадешь на кого-нибудь разговорчивого.

– …Страна, которую сейчас называют «Евразийская Федерация», в прежние времена именовалась по-разному. Ну-ка, кто вспомнит?

Все-таки не гид, а преподаватель.

– Россия, – ответил молодой голос.

– Союз Светских Социалистических Республик, – неуверенно сказал другой – и был поправлен: «Советских».

– Российская империя, а перед этим Московское царство, а перед этим Великое княжество Московское, а еще раньше Великое княжество Киевское, – оттараторила отличница.

– Молодец, Эвита. В прошлый раз я вам рассказывал, что после распада коммунистической диктатуры (У него уже и будущие мексиканцы – белогвардейцы!) эту большую страну долго лихорадило. Сначала от нее отделились национальные окраины: республики Средней Азии и Кавказа, Прибалтика, Украина, Белоруссия и так далее. Потом на несколько стран распалась и собственно Россия. С крахом локальных диктатур куски бывшей России снова объединились, но опасность нового раскола сохранялась. И тогда сторонники единого государства поняли одну важную вещь. В таком огромном сообществе народностей, местных эгоизмов, разнокультурных сословий и плохо ладящих между собой социальных групп обязательно нужен некий универсальный клей, который будет удерживать страну вместе – некий Общий Интерес, объединяющий всё население. Возникла концепция, автором котором стал человек, портреты которого вы видите здесь повсюду. Его звали… Правильно, Эвита. Только не Шупов, а Щщщупов, такой немного свистящий звук. В Федерации Александра Щупова обычно называют Садовником. Почему? Правильно, Эвита. Потому что он разработал проект Оранжереи – той самой, через которую мы сейчас движемся.

Ветер прикрыл уши ладонями, но голос был профессионально-пронзительный, от такого не заслонишься.